Саймон Бекетт - Множественные ушибы

— Не надо!

За ним выскочила Матильда. Не обращая на нее внимания, он кинулся к ведущей к шоссе дороге. За буйными криками снова раздался звон стекла, и я понял, что кто-то разбил окно. Матильда пыталась остановить отца, но он оттолкнул ее, и оба скрылись в темноте. Я сделал несколько торопливых шагов к кухне, и в это время на пороге появилась бледная, напуганная Греттен с Мишелем на руках.

— Оставайся здесь! — бросил я ей и неловко побежал полупрыжками вслед за Арно и Матильдой.

Крики раздавались из леса за домом. Там глумливо вопили несколько голосов, и я разобрал слова.

— Здесь свинка! Пришли своих дочерей, Арно! Одна из твоих маленьких свинок! Иди, поздоровайся!

Раздались хрюканье, визг, взрывы сиплого, писклявого смеха. Впереди на фоне более светлого шоссе я различил темные фигуры Арно и Матильды. Схватив отца за руку, она боролась с ним.

— Брось! Не надо! Они уйдут!

— Иди в дом!

Арно оттолкнул дочь и выстрелил. Вспышка осветила черты его лица, и вопли внезапно смолкли. Послышались проклятия, тревожные голоса и треск подлеска. Арно направил длинный ствол ружья в чащу и снова выстрелил несколько раз. Он с такой быстротой передергивал затвор, что сливался звон падающих одна за другой стреляных гильз. Остановился Арно, лишь когда все стихло, и словно бы с неохотой опустил ствол.

Вдалеке заработал автомобильный мотор, машина отъехала, и вскоре его звук замер. Тишина, будто одеялом, укрыла ночь. Арно не двигался. Матильда, зажав уши, стояла к нему спиной. Их темные фигуры напоминали людей не больше, чем окружающие деревья. Когда Арно наконец двинулся к дому, Матильда не пошевелилась. Его подошвы хрустели по дороге, он прошел мимо, словно меня там не было. Я ждал, глядя на Матильду. Вот она опустила руки, шмыгнула носом, вытерла ладонью лицо, сделала шаг, другой.

— Вы в порядке? — спросил я.

От моего голоса Матильда очнулась, и я разглядел ее лицо, бледное, испуганное, в темном обрамлении волос. Кивнула и прошла так близко, что чуть не задела. Скрылась за углом, и через мгновение послышался тихий щелчок — закрылась кухонная дверь. Я стоял на дороге и глядел на притихший лес. Сердце бешено колотилось. Возобновился тихий стрекот цикад.

И я, сопровождаемый их музыкой, вернулся в амбар.

Лондон

Потолочное окно запотело. Дождь барабанной дробью бил по стеклу. Мы лежали на кровати, а над нашими головами висели наши двойники — наши заключенные в оконную раму, неясные, смазанные отражения.

Хлоя снова отстранилась. Я хорошо знал это ее настроение, поэтому не настаивал и ждал. Она смотрела в окно, и ее светлые волосы отсвечивали под лампой из морских ракушек, которую Хлоя притащила с рынка. Голубые глаза не мигали, и мне, как всегда, показалось, будто я могу помахать перед ними рукой и не вызвать в ней никакой реакции. Хотел спросить, о чем она думает, но не стал — боялся, что ответит.

Влажный, свежий воздух холодил мою обнаженную грудь. На мольберте Хлои стоял чистый холст, к нему она так и не прикоснулась. Он оставался нетронутым уже несколько недель. Запах масла и скипидара, с которым долго ассоциировалась у меня эта маленькая квартирка, настолько ослабел, что стал почти неразличим.

Я почувствовал, как Хлоя пошевелилась рядом со мной, и услышал ее вопрос:

— Ты когда-нибудь думал о смерти?

С тех пор как я обнаружил кокаин, отношения между нами стали напряженными. Хлоя клялась, что это была ошибка и она больше не повторится, я пытался ей поверить. Ни один из нас не заводил разговор о Жюле. Каждый день требовал искусного балансирования, и, если бы мы не старались, все могло обрушиться и рассыпаться.

Однако в последнее время я почувствовал, что Хлоя все больше замыкается. Ничего конкретного, но несколько дней назад, когда ее не было дома, я вновь обыскал квартиру. Ничего не обнаружив, сказал себе, что у меня разыгралось воображение. Но это могло означать, что Хлоя пользуется более надежным тайником.

— Что за вопрос?

— Смерть тебя пугает?

— Господи, Хлоя…

— Меня не пугает. Когда-то пугала, а теперь нет.

Я ощутил, как сразу стянуло мышцы онемевшей шеи. Приподнялся и посмотрел на нее.

— К чему ты клонишь?

— Я беременна.

Я растерялся и не знал, какие испытывать эмоции. Во всем, что я воображал, во всех сценариях, какие приходили на ум, ничего подобного не было. Но в следующий миг, сметая все остальное, на меня нахлынули эйфория и облегчение. Все плохое исчезло.

— Хлоя, но это же прекрасно! — воскликнул я.