Гренвилл Робинс - Убийство в эфире

— Но так и было.

— Знаю, что было, но не там. Харт, умный парень, придумал этот трюк. Он знал, что невозможно скрыть убийство вообще. Поэтому он сделал так, чтобы казалось, что убийство произошло в таком месте, которое собьет всех с толку. Студия была только приманкой. Тело не покидало здания. В нем не было тела. Там вообще никогда не было тела.

Я кивнул.

— Но, — возразил я, — как насчет голоса по радио?

— Да. Тоже хороший психологический трюк. Полагаю, вы слышали голоса многих хороших дикторов. И с лучшим оксфордским произношением, не так ли? И даже если бы вы знали этих людей, готов поспорить, вы с трудом уловили бы разницу между их голосами. Эти двое, Харт и Тремейн, время от времени менялись за читкой новостей, и вскоре я обнаружил, что в Бирчестере нет никого, кто мог бы поклясться, что между их голосами есть существенная разница. Дикторы похожи на передовицы в «Таймс». Все анонимны и все одинаковы.

— Да, все верно, — сказал я. — Их голоса, зачитывающие новости, могут быть все одинаковы, но что насчет крика? Не могу представить двух людей, одинаково кричащих.

— Отлично, но кто слышал, как кто-нибудь из этих двоих кричит? Люди не привыкли кричать на публике. Единственным реальным свидетельством, что этот крик исходил от мертвеца, было утверждение его жены. Она поклялась, что это его крик. Конечно, кто мог бы знать, как не она, но сомневаюсь, что даже среди жен столь многие слышали, как их мужья кричат. Именно это первым и вызвало мои подозрения. Она была уверена, что это его крик. И я подумал, можно ли быть столь уверенным.

— Понимаю.

— Так что единственное свидетельство, что голос по радио был его, исходило от жены и начальника. Тогда я убедился, что Тремейна вообще не было в студии, и круг подозреваемых стал заметно сужаться.

— Но, — сказал я, — как насчет охранника? Он видел, как Тремейн вошел, и поклялся, что это был он.

— Нет, он поклялся, что видел хромающего человека в пальто Тремейна и так далее, но он только думал, что это Тремейн. Что может быть легче такой маскировки? Хромота, очки, поднятый воротник пальто. Господи! Все лезет само в глаза. Кто-то с какой-то целью изображал Тремейна. Только один человек мог это делать. Харт.

— Но он весь день был в кабинете. Это подтвердили.

— О, нет. Доказано, что он пришел рано, и не видели, как он уходил. И все. Кстати, вы заметили, что рядом с постом Джонса в холле был телефон?

— Нет.

— Но так и было. Что могло быть для Харта проще, чем организовать в определенное время звонок от сообщника, вероятно, жены, и проскользнуть, пока Джонс отвечает на него? Именно это и произошло. Я узнал, что незадолго до шести кто-то ошибся номером, и, заметьте, Харт велел, чтобы его не беспокоили между половиной шестого и половиной седьмого. И тогда он тоже работал за закрытыми дверями. Теперь видите?

— Да.

— Затем он вышел из здания, надел шляпу и пальто Тремейна, которые тайно припрятал за углом, и снова вошел играть свою маленькую пьесу. Убийство уже произошло. Тело тайно захоронили в саду. Понимаете, если бы покойник исчез из дома, подозрение пало бы на жену. Если он исчезнет из студии, на кого может оно пасть?

— Чертовски умно!

— Так и было. Вернувшись, Харт осуществил свою хитрую постановку, а затем вновь появился в привычном виде. Знаете, все могло бы сработать. Никто бы не подумал искать в доме преступление, совершенное в миле оттуда. Что ж, я не сомневаюсь, судя по его рассказу, что муж заслужил все, что получил. Но, боюсь, они оба будут повешены, бедолаги. Тело нашли, как полагается. Мешок на голове, а голова ужасно разбита. Жуткая мешанина! Я обнаружил, что в тот вечер Тремейн уезжал. Он был по делам в Стэнпорте. Жена послала ему срочную телеграмму, чтобы он вернулся определенным поездом, и они ударили его в тот самый момент, когда он зашел в дом. Едва ли надо добавлять, что горничная с удовольствием проводила свободный вечер. Ужасно! Ужасно!

Так должна была кончиться эта история, но этого не произошло.

На следующий день я сидел в своем кабинете, когда появился мужчина, заявивший, что должен поговорить по очень важному делу.

Его впустили. Он был примерно тридцати пяти лет, хорошо одет, с приятной внешностью — пока вы не смотрели ему в глаза, самые злые из всех, какие я видел на лице человека.

— Ваше имя, сэр? — спросил я.

— Мистер Тремейн. Чарльз Тремейн, — сказал он, представившись именем убитого.

— Пожалуйста, не шутите на столь неприятные темы, — заметил я.