Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

– Ох, боже мой, – воскликнула я. – И подумать только, что нынче вечером я тебя даже пожалела, уж больно одиноким ты казался!

– Ну что ж, хуже ведь никому вроде не стало, верно? – бодро отозвался Кон. – Ежели не считать подарочка на память от Форреста. – Он коснулся щеки. – Тебе удалось-таки заткнуть ублюдка?

– Не знаю.

Кон снова принялся раскачиваться взад-вперед. Где-то в глубине этих лихорадочно блестящих глаз затаился смех, и еще – настороженность, и еще – задумчивая сосредоточенность, от которой у меня по коже почему-то побежали мурашки.

– «Адам», я не ослышался? С какой стати ты зовешь его Адамом, лапушка?

Сердце мое дрогнуло, и к горлу подступил приступ тошноты. Я заговорила и с облегчением убедилась, что голос мой звучит вполне ровно и очень устало:

– Это единственное, на чем вы с Лизой споткнулись. Похоже, они с некоторых пор звали друг друга просто по имени. Когда я сегодня зашла за клубникой, он окликнул меня как Аннабель… А теперь я иду в дом. И разговаривать с тобой не стану. Я с ног валюсь, а ты не в том настроении. Поговорим днем: время терпит. Повезло тебе, что ничего серьезного не случилось, хоть ты такой удачи и не заслуживаешь; и я даже предположить не берусь, что предпримет завтра Адам Форрест, но в данный момент мне, по чести говоря, все равно.

– Умница ты моя. – Голос его звучал хрипловато. Не успела я понять, что происходит, как руки его легли на мои плечи. Сапфирово-синие, искрящиеся смехом глаза, осененные роскошными ресницами, лишь самую малость увлажнились от выпитого. – А ведь ты красавица, acushla [62] Сердце мое, любимая; дословно «биение моего сердца» (искаж. ирл.) . , ты об этом знаешь?

– Боюсь, это неизбежно, ежели у меня весь день перед глазами Жюли.

Кон просиял белозубой улыбкой:

– Вот и славно. Да только ты и Жюли затмеваешь, Иисусом клянусь, что так. Послушай-ка…

Я застыла недвижно, никак не отзываясь на прикосновения его ладоней.

– Кон, ты пьян и впадаешь в слезливую сентиментальность, а я терпеть не могу эту ирландскую театральщину. Если ты полагаешь, что попытаешься убить Жюли, а потом слиняешь и напьешься в стельку, а потом примешься улещивать меня на этом своем псевдоирландском жаргоне, лучше хорошенько подумай еще раз. И…

По-прежнему улыбаясь, Кон качнулся вперед, и ладони его напряглись.

– Только посмей поцеловать меня – и получишь еще раз точнехонько в челюсть. Я тебя предупредила.

Руки его обмякли, соскользнули вниз. На щеках явственно проступил румянец, но Кон все еще улыбался.

– А теперь, ради всего святого, ступай к себе и проспись, – хладнокровно посоветовала я. – И помолись всем святым, что только есть на небесах, чтобы Адам Форрест решил придержать язык. И заруби себе на носу: я в последний раз тебя выгораживаю. Доброй ночи.

От двери я оглянулась. Кон стоял, глядя на меня с непонятным выражением, в котором я сумела прочитать только изумление и страсть. Он был таким же, как обычно: красивым, совершенно трезвым и очень привлекательным.

Он очаровательно улыбнулся:

– Спокойной ночи, Аннабель.

– Не забудь выключить свет, – сухо сказала я и поспешила через двор.

Вряд ли я хоть на миг заснула той ночью. Казалось, я долгие часы пролежала, следя, как смещается полоса лунного света из открытого окна, а разум мой, слишком переутомленный, чтобы уснуть, терзался и мучился всеми хитросплетениями этого безумного маскарада.

Впрочем, наверное, я все-таки задремала, потому что не помню, когда зашла луна и начало светать. Помнится, в какой-то миг я вдруг осознала, что тьма рассеивается, а чуть позже холодная заря огласилась звонкой, пронзительной трелью скворца. Когда он умолк, воцарилась глубочайшая тишина – на один долгий вздох, а потом, внезапно, словно бы все птицы мира разом загомонили, засвистели и защебетали в ополоумевшей разноголосице. Несмотря на усталость и страх, я не смогла сдержать улыбки. Мне еще никогда не доводилось слышать этот утренний хор. Вот уж воистину – плох тот ветер, что никому не приносит добра.

Должно быть, миг неожиданной радости сослужил мне ту же службу, что внезапная молитва Старого Морехода, ибо почти сразу после того я заснула глубоким сном, а когда вновь посмотрела в окно, уже совсем рассвело, а птицы, как обычно, распевали в кустах сирени. Спать не хотелось ни капельки, а во всем теле ощущалась та легкая безмятежная невесомость, что порой является результатом бессонной ночи. Я поднялась и подошла к окну.