Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

– Ах да. Я и забыл. Он собирался извиниться перед Жюли, не так ли? – Немного иронии. – Ну ладно, эту подробность опустим. А теперь расскажи-ка, почему, уходя, он не отключил электричество? Я слышал гул машин; шум ни на минуту не умолкал; и свет горел вовсю. Странно, правда? Тем паче со стороны педанта, который аккуратненько закрывает за собой калитки, даже если его незадолго до этого швырнули в кусты и обвинили в попытке убийства!

– Это… это ни о чем не говорит. Может, здесь побывал кто-то еще.

– В такой-то час? Тут нет ни души. Но и эту подробность мы опустим. И третье: почему ты тоже бросилась вслед за Жюли?

– Но это же очевидно. Хорошо ли, что девушка убежала в ночь одна-одинешенька, да еще в расстроенных чувствах?

– Ты знала, что Кон отправился ей навстречу?

– Нет, разумеется, нет! В подсобке горел свет. Я думала, он там работает.

– Тогда почему, спеша через лес, ты громко звала, да еще так испуганно?

– Я… я услышала, как она вскрикнула. Естественно, я перепугалась!

– Ты закричала еще до того, как Жюли подала голос.

– В самом деле? Должно быть, я хотела остановить ее, заставить меня подождать.

– В таком случае почему ты выкликала: «Жюли, Жюли! Кон!»

Молчание.

– Так ты все-таки ожидала застать его там?

– Я не исключала такой вероятности.

– И ты испугалась.

– Да, – подтвердила я, – да, да, да! И не спрашивай почему, поскольку я уже объясняла тебе ситуацию! И кто, как не ты, ответил, что это абсурд, когда я говорила, что Кон способен на преступление.

– Да, помню. Я подумал, ты преувеличиваешь. И это одна из причин, почему я так опрометчиво тебе поверил, когда ты пообещала приглядеть за Жюли. Ну что ж, теперь мы знаем лучше.

– Послушай, Адам…

– Я слышал достаточно. Взгляни на дело с моей колокольни. Ты сказала мне, что участвуешь в некой сомнительной афере, которая в итоге приведет к благополучному финалу. Ты убедила меня не вмешиваться; одному Господу ведомо как, но убедила. А теперь это ночное приключение. Поскольку к месту событий подоспел я, никакой беды не произошло. Но ты признаешь, что Коннор, возможно, замышлял недоброе. Признаешь, что он, вероятно, опасен.

– Я всегда это признавала.

– Вот и прекрасно. Но я не могу больше доверять тебе, как ты не понимаешь? Во-первых, оснований для доверия у меня не было, разве что… Словом, оснований не было. А после случившегося, – Адам широким жестом обвел сияющее чистотой, стерильное помещение и безмолвствующие машины, – их меньше, чем ничего.

– Ну и? Помешать тебе я не могу, – сказала я, помолчав. – Что ты собираешься делать? Позвонить в полицию? Сообщить, что Кон пытался напугать Жюли до смерти? Даже если бы у тебя были хоть какие-то подтверждения – а подтверждений у тебя нет; даже если бы Жюли выступила обвинительницей против Кона – а она не выступит; даже если бы я свидетельствовала в твою пользу – а я не стану, – что ты сможешь доказать? Ровным счетом ничего, потому что доказывать-то нечего! Разразится колоссальный скандал, дедушка сляжет, а ради чего все? Впустую!

– Ежели полиция к тебе присмотрится, так это уже достижение!

– Ко мне? – Мгновение я непонимающе глядела на него. – А, ты об этом!

Очевидно было, что недоумение мое искренне: я и в самом деле не поняла, к чему он клонит. Адам, похоже, слегка смешался, но голос его звучал по-прежнему ровно.

– Я обещал предупредить тебя заранее. Так вот, предупреждаю. Даю тебе двадцать четыре часа начиная с этой минуты, на то, чтобы порвать с Коннором и уехать восвояси. Мне все равно, что за байку ты сочинишь и какой предлог измыслишь, но с затеей этой кончай и убирайся. И даже не надейся, что в случае смерти мистера Уинслоу тебе позволят вернуться. Обещаю тебе: если Аннабель, будучи упомянута в завещании в числе наследников, явится и попробует наложить руку хоть на единый пенни, полиция за тебя всерьез возьмется, да так, что в ближайшие десять лет ты и порога даремской тюрьмы не переступишь. А уж что станется с Коннором и его сестрицей, я не знаю и знать не хочу.

В наступившем молчании слышно было, как капает вода из крана; этот еле слышный звук сводил с ума, точно снова и снова повторяющаяся нота на слегка расстроенном клавесине.

– Адам. – Я призвала на помощь все свое железное самообладание, и голос мой зазвучал до скучного бесцветно. В резком свете лицо его казалось суровее камня и столь же чужим. И отражались в нем лишь усталость и бесконечное презрение. – Адам, я… я не собиралась говорить тебе об этом сейчас, потому что я… казалось мне, сейчас я просто не соберусь с силами. Но я не могу позволить тебе уйти с такими мыслями… – Я замолчала и вдохнула поглубже, словно в помещении вдруг сделалось душно и мне требовался свежий воздух. – Я солгала тебе – той ночью, у солнечных часов.