Мэри Стюарт - Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)

– А младшая кузина? Жюли?

– Повторяю, Жюли можете не бояться. У ее отчима полно денег, других детей нет, и она, несомненно, получит еще и долю от капитала мистера Уинслоу. Вы лишите ее Уайтскара, да, но она никогда ни малейшим намеком не давала понять, что он ей дорог, кроме как место, где можно провести каникулы. В прошлом году она окончила школу и устроилась на работу в Лондоне, на Би-би-си, и была здесь только один раз, всего на две недели. Если бы ферма перешла ей, она могла бы лишь продать ее или платить Кону, чтобы он ею управлял. Так что Жюли не омрачит вашу совесть.

– Но ведь…

Это какая-то нелепость, думала я, чувствуя, как все доводы разума отскакивают, точно от стенки, от этого ровного волевого напора.

– Но ведь если бы старик понял, что серьезно болен, а Аннабель все еще не возвратилась бы, он наверняка бы оставил все Кону. Или если он оставил бы все Жюли и она согласилась бы, чтобы Кон был управляющим, это не годится?

Губы мисс Дермотт сложились в тонкую непреклонную линию.

– Это ничего не решило бы. Разве вы не понимаете, как невозможно… Ну ладно, поверьте мне на слово: ничего из этого не выйдет. Нет, дорогая моя, лучший способ найден, и вы – просто подарок богов. Кон уверен, что никогда не сможет добиться Уайтскара и всего капитала, кроме как таким способом. Когда вы скажете, что согласны нам помочь, я объясню вам все более подробно и вы сами увидите, какой это шанс для нас всех и никакого вреда, а меньше всего – этому упрямому старику, который сидит в Уайтскаре и ждет не дождется, чтобы она вернулась домой…

Как-то, сама того не желая, я взяла новую сигарету, руки мои невольно принялись вертеть зажигалку. Мисс Дермотт все говорила и говорила, а я стояла и слушала, оглядываясь сквозь первую, голубую, резкую струйку дыма: провисшая постель, красно-фиолетовые обои, гардероб и туалетный столик из второсортной сосны, скатерть с геометрическими карминными и лазурными цветами и на потолке – пятно в форме Ирландии. Я думала о торфяных болотах и кричащих кроншнепах, о буках, распускающихся под порывами ветра. И о колли, помахивающей хвостом, и о прямом взгляде ярких голубых глаз Коннора Уинслоу…

Было так странно чувствовать, как нарастающее волнение покалывает иголочками вдоль спины, как чуть-чуть учащается сердцебиение и перехватывает дыхание. Потому что, конечно же, все это было безумием. Опасным и невозможным безумием. По-видимому, эта коренастая глупая женщина просто не осознавала, как дика и безумна вся эта затея.

«Нет, – думала я. – Нет. Иди своей дорогой. Не вмешивайся во все это».

– Итак? – спросила Лиза Дермотт.

Я подошла к окну, задернула шторы и резко повернулась к ней. В этих действиях было что-то символическое: мы с ней, как заговорщики из книжки, оказывались вдвоем, отъединенные от всего мира в этой забытой богом неряшливой комнатушке, окутанной табачным дымом.

– Итак? – эхом повторила я. – Ладно. Мне это интересно. И я в деле, если вы сумеете убедить меня, что ваш план может сработать… Продолжайте. Вот теперь я и правда слушаю.

Это заняло три недели. К концу этого срока Лиза Дермотт поклялась, что я справлюсь. Она сказала, что теперь я знаю об Уайтскаре и Аннабель столько же, сколько они с Коном.

Даже мой почерк выдержал испытание. Лизу больше всего мучила проблема подписи, но она принесла мне несколько старых писем, написанных до исчезновения Аннабель, и когда я показала ей груду листков, покрытых тщательно отработанными надписями, она в конце концов признала, что сойдет и так.

– Кроме того, Лиза, – я звала ее и Кона по имени и привыкала называть Мэтью Уинслоу «дедушкой», – мне ведь не придется много писать. Главное – это дедушка, а ему писать не нужно. Что же касается банков, там нужна лишь моя подпись, а с ней, признайтесь, я справляюсь вполне хорошо. В любом случае за восемь лет подпись могла слегка измениться, это без труда объяснит любые легкие расхождения, всякий поймет.

Мы сидели вдвоем в гостиной другого пансиона – на этот раз большого здания в путанице деловых улиц к востоку от Хеймаркета. Я выехала из прежнего жилища на следующий же день после первой встречи с Лизой и по ее совету сняла эту комнату под именем Уинслоу.

– Потому что, – пояснила Лиза, – хотя я ни на миг не предполагаю, будто нас может увидеть вместе кто-нибудь, кто знает меня или знал Аннабель, если все же нас кто-нибудь увидит до вашего приезда в Уайтскар или если вдруг начнут наводить справки, то, по крайней мере, никто не сумеет выяснить, что Лизу Дермотт и Кона Уинслоу видели в обществе Мэри Грей как раз перед тем, как «Аннабель» вернулась домой, чтобы полакомиться упитанным тельцом.