Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

— Когда-то я тоже мечтала стать психологом, — говорю я и фыркаю. — Глупо, правда?

— Вовсе нет.

Я откидываюсь на спинку стула, сложив руки на груди.

— Послушай… — говорит Ширин. — Ты можешь дать мне шанс? Я так обычно говорю — каждому человеку надо дать шанс. Мне кажется, это неплохая мысль.

— Примерно как ты собираешься дать мне шанс?

Она улыбается:

— Ты не должна судить меня по тому, что делали другие психологи. Я не они. Я — это я.

— И ты не будешь относиться ко мне предвзято? Хотя и знаешь, почему я здесь?

Ширин колеблется. Она слишком дорожит своей искренностью, чтобы просто сказать нужные слова.

— Ясное дело, у всех людей есть предрассудки, но я постараюсь строить свое отношение к тебе максимально свободно от них. Это я могу тебе пообещать. Мне любопытно познакомиться с тобой, Стелла. Узнать тебя поближе.

— Потому что я убийца?

— Об этом мы пока ничего не знаем. Ты еще ждешь суда.

Ширин хитрая как лиса. Каким-то боком ей все же удалось раскрутить меня на разговор.

— Здесь, в изоляторе, бывает много разных людей, — говорит она. — Виновные и невиновные, в юридическом и моральном смысле. И я здесь не для того, чтобы кого-то осуждать.

— Слышу, слышу.

Она совершенно неотразима. Или я просто изголодалась по общению.

— У тебя есть братья-сестры, Стелла?

Звучит подозрительно. Сейчас пойдут разговоры о детстве. Это что, психологическая экспертиза?

— Почему ты спрашиваешь?

— С чего-то мы должны начать, — говорит она. — Чтобы я могла получше узнать тебя.

Я еще крепче прижимаю руки к груди:

— Я единственный ребенок.

— Я тоже, — отвечает Ширин. — Есть исследования, показывающие, что из нас получаются хорошие лидеры. Мы часто очень успешны. Если хочется, это можно объяснить желанием угождать нашим родителям и производить впечатление на маму и папу даже в зрелом возрасте.

Я морщу нос:

— Я, наверное, то исключение, которое только подтверждает правило.

— Думаешь? — спрашивает Ширин.

— Хм… успешна? — Я развожу руки в многозначительном жесте. — Нечем похвастаться, правда?

Скосив глаза на часы за спиной у Ширин, я констатирую, что прошло пятнадцать минут. Осталось сорок пять. Нужно использовать их на что-то толковое. Час в неделю вдали от стен, запаха и затхлости. Я не могу просто сидеть и молчать, убивая время.

— Почему ты стала психологом? — спрашиваю я.

Ширин касается пальцами серебристой кнопки на ухе:

— Из-за родителей.

— Они этого хотели?

— Нет, наоборот. — Она наклоняет голову и проводит рукой по волосам. — Они хотели, чтобы я стала врачом. Дедушка был врачом, и мама с папой тоже врачи. Они рассматривают человека как биологическое существо. Не верят, что можно вылечить болезни, говоря о чувствах и прочих абстрактных вещах.

Она улыбается, хотя голос грустный, а глаза блестят.

— Так почему же ты стала психологом? В знак протеста?

— Не совсем. Наверняка бы я тоже стала врачом, если бы не мизофобия [27] Мизофобия — навязчивый страх загрязнения или заражения. . Как единственный ребенок, я была очень настроена на то, чтобы угождать своим родителям.

— Мизофобия?

Ширин кивает:

— Я ходила на когнитивно-поведенческую терапию.

— Помогло?

Ширин двусмысленно улыбается:

— Может, тебе попробовать лекарства?

На следующее утро приходит Винни-Пух. Он останавливается в дверях с настороженностью во взгляде. Эльза стоит рядом, обменивается с ним парой фраз, потом он заходит и раскладывает на столе свои папки и милый пенальчик.

— У меня тоже был такой в начальной школе, — поддразниваю его я.

Он смотрит на меня строгим учительским взглядом:

— Его выбирала моя дочь.

Видимо, для него это больная тема.

— Ну как тебе эта? — спрашивает он о книге «Над пропастью во ржи».

— Прочтешь в рецензии.

Винни-Пух улыбается.

— Но ты сказал, что она не такая депрессивная.

— А что, она оказалась депрессивной? Вообще-то, я читал ее много лет назад. Помню только, что она мне очень понравилась.

— Он заканчивает в психушке, — говорю я. — Иногда у меня возникает вопрос, можно ли в этом больном мире закончить как-то иначе. Самоубийство или психушка, — похоже, третьего не дано.

Щеки у Винни-Пуха краснеют.

— Не обязательно все должно быть именно так, — говорит он. — Жизнь бывает и легкой. Не обязательно все усложнять.

Я смотрю на него, широко раскрыв глаза. Он хочет сказать, что я сама виновата? Что у Эстер Гринвуд и Холдена Колфилда все могло бы сложиться проще, если бы они сделали другой выбор в жизни и сами бы все не усложняли?