Маттиас Эдвардссон - Почти нормальная семья

— Кроме того, у прокурора есть свидетель. Соседка, — продолжал Блумберг и, подавшись вперед, прочел: — Мю Сенневаль.

Он произнес это спокойным тоном, словно призывая нас смириться. Но ведь он должен быть в ярости! Рваться в бой!

— Свидетельница, — проговорил я, — как она может быть уверена, что видела именно Стеллу? Ведь она ее не знает.

— Она утверждает, что много раз видела ее в «H & M».

— Много раз… — повторил я.

Ульрика толкнула меня в бок.

— Что говорит Стелла?

Блумберг откашлялся и провел рукой по волосам. И снова он заговорил, обращаясь только к Ульрике. С каждой секундой во мне росла убежденность в его некомпетентности.

— После закрытия магазина Стелла пошла с несколькими коллегами в ресторан на Главной площади. Они поужинали и выпили по бокалу-другому вина. Около половины одиннадцатого Стелла покинула ресторан. Все коллеги это подтверждают. О том, куда она направляется, она ни словом не обмолвилась, однако все были уверены, что она сядет на велосипед и поедет домой.

— Но она этого не сделала?

— Сама Стелла говорит, что поехала в сторону «Тегнерс» и зашла еще в несколько баров. Она точно не помнит, где находилась в тот или иной период времени.

Мы с Ульрикой переглянулись. Это совсем не походило на алиби. Скорее, уклончивый ответ, который дал бы виновный. Почему она не приложила усилий, чтобы вспомнить какие-нибудь детали?

— Должна же она вспомнить что-нибудь еще! — воскликнул я. — Неужели нет людей, которые ее видели? Ведь она знает полгорода!

Блумберг посмотрел на Ульрику.

— Что еще известно о времени происшествия? — спросила она. — Эта свидетельница, Сенневаль, слышала крики и шум около часу ночи?

— Верно. В первых отчетах говорится, что все произошло вскоре после часа ночи, но теперь ожидается заключение судмедэкспертизы, прежде чем что-либо будет установлено окончательно.

Ульрика взглянула на меня:

— Если выяснится, что Кристофер Ольсен был убит в час ночи, это будет означать, что у Стеллы алиби.

— Именно, — проговорил Блумберг.

У меня перед глазами замелькали светлые и темные точки.

— И не какое попало, — добавил звездный адвокат с довольной улыбкой. — Все, с кем я говорил, единодушны в том, что ты, Адам, — сама честность.

Я с трудом проглотил ком в горле.

Заседание суда началось сразу после обеда. Тысячи раз проходил я мимо здания суда, мимо этого необычного фасада, облицованного плитами из серого сланца с медными элементами и маленькой колокольней перед входом. Впервые я вошел внутрь, и меня заставили вывернуть карманы. Словно распятый, стоял я при входе, пока охранник обыскивал меня металлодетектором. Затем я уселся в коридоре рядом с Ульрикой на скамью, напоминающую кушетку, и стал ждать. В коридоре стоял затхлый запах.

Каждый раз, когда открывалась входная дверь, мы подскакивали, так что охранники дергались, и в конце концов они попросили нас соблюдать спокойствие.

Наконец появилась Стелла, зажатая между двумя мужчинами в униформе. Казалось, она висит в воздухе, как привидение, между двумя широкоплечими конвоирами. В нашу сторону она даже не взглянула. Ульрика кинулась вперед и обхватила ее обеими руками, но охранники ее тут же отогнали.

— Стелла! Девочка моя!

Я протиснулся между конвоирами, чтобы прикоснуться к своей дочери, но один из парней выставил свои бицепсы и преградил мне путь.

— Держись, Стелла, скоро все закончится! — крикнула Ульрика.

Лицо у Стеллы было серое, глаза потухли — было и что-то еще, чего я не замечал у нее раньше. Отчаяние. На ее лице отражалась усталость такого рода, какая бывает только у людей, смирившихся и предоставивших все судьбе или, как в данном случае, системе. Человек словно говорит: «Делайте что хотите». В глазах нет ни единой искорки жизни.

Я встречал людей, капитулировавших перед обстоятельствами. Людей, которые настолько утратили смысл своего существования и волю, что не могут найти энергии даже на то, чтобы покончить с собой.

Когда Стеллу ввели в зал судебных заседаний, я рухнул в лимбус неизвестности. Я словно завис в воздухе, размахивая руками и ногами, в тщетных поисках точки опоры.

Зал заседаний оказался не больше гостиной. Председательствующий перелистывал бумаги, пока мы занимали места на скамьях для публики. Блумберг придвинул Стелле стул, и когда она попыталась сесть, казалось, что она разваливается на куски, части тела больше не были соединены в единое целое, — Блумбергу пришлось поддержать ее обеими руками.