Мария Спасская - Девять жизней Николая Гумилева

— Это ерунда какая-то, — чуть слышно выдохнула я. — Ночью я сюда не приходила. Я дома спала.

— Но кровавый отпечаток на снимке принадлежит вам, — с нажимом произнесла Галкина. — Придется проехать в прокуратуру.

Я не возражала и даже ни капли не была напугана — понятно же, что это какое-то недоразумение, которое сейчас разрешится, и меня отпустят домой. Возможно, Жанна и в самом деле помогла своему чернокожему другу, но моя сестра не убийца — это я знала наверняка. Мы подъехали к прокуратуре, и я страшно обрадовалась, увидев живого и здорового Олега Ивановича. Я даже не думала, что главный редактор мне настолько небезразличен.

Полонский стоял в компании Жанны. Вернее, в первый момент я подумала, что это Жанна, но потом поняла, что обозналась — эту женщину я не знала. Как и Жанна, она носила очки, отвергала косметические ухищрения по улучшению внешности и одевалась так, чтобы максимально подчеркнуть свою природную сущность — пузатенькую, слегка кривоногую, с некрасивой, никогда не знавшей бюстгальтера грудью.

Олег Иванович томился у дверей прокуратуры, похожая на Жанну дамочка курила ему в лицо. Когда меня провели мимо них, Олег Иванович улыбнулся и трогательно проговорил:

— Держитесь, Соня! Я не дам вас в обиду!

Некогда Анатолий Федорович Кони являлся почетным академиком, сенатором, действительным тайным советником, членом Государственного совета, кавалером разнообразных орденов и много кем еще. Революция лишила знаменитого прокурора титулов и званий, превратив в обычного гражданина. Кони принял новый режим и, несмотря на преклонный возраст и невозможность передвигаться без костылей, согласился с предложением Луначарского вести в Институте живого слова практические занятия по искусству ораторской речи. При этом методы его были весьма оригинальны — вместе с учениками Анатолий Федорович инсценировал реальные судебные процессы, проходившие много лет назад, после чего проводил тщательный разбор ошибок, допущенных как своими нынешними учениками, так и судейскими чиновниками прошлого.

Войдя в аудиторию, в первый момент Татьяна испытала неловкость, ощутив себя в настоящем суде. На главном месте красовался «председатель судебной палаты» — упитанный юнец в студенческой тужурке. В роли «прокурора» выступала девица с румяным круглым лицом. В стороне на отлете восседал «адвокат» — черноглазый кавказец со смоляными локонами до плеч, казавшийся значительно старше остальных. А у него за спиной томился «подсудимый» — хрупкий юноша с тоскливым взором и наивным выражением лица.

Закрыв за вошедшими дверь, расторопный гонец вытянулся во фронт перед сидящим за кафедрой прозрачным старичком и отрапортовал:

— Вот, Анатолий Федорович! Привел недостающую четверку «присяжных заседателей»!

— Ну что же, коллега, займите свое место и приступим к «процессу».

Место юноши оказалось там же, на «скамье присяжных». Пока все рассаживались, Кони слабо махнул рукой, и высокая худая девица-«секретарь» развязала тесемки картонной папки и с выражением провозгласила дребезжащим от напряжения голосом:

— Слушается дело уроженца поселка Рялляля крестьянина Реймо Сааринена, обвиняемого в убийстве малолетних брата и сестры Юшкевичей.

Внутри у Тани все похолодело, сердце гулко стукнуло и рухнуло вниз. Только что прозвучала фамилия ее друзей по даче. Надо же, а она и не знала, что Юшкевичей убили. И кто? Безобиднейший Реймо! Татьяна прекрасно помнила близнецов. Одно время даже дружила с ними. Особенно с Галей. Слава казался ей слишком капризным и избалованным, хотя он охотно принимал участие в девчачьих забавах. Но играть с ним было невозможно. Каждый раз мальчишка придумывал новые правила игры и требовал, чтобы все было непременно так, как он захочет.

Первым слово взял «прокурор», и папку с «делом» секретарь положила перед ним.

— Тринадцатого июля тысяча девятьсот шестого года в местечке Рялляля были обнаружены тела десятилетних близнецов Галины и Станислава Юшкевичей, — стал зачитывать «прокурор». — Трупы нашел сторож дачного поселка Савелий Лямпе, отправившийся в лес за щепками для печи. Дети лежали под березой, в позе спящих, и только при ближайшем рассмотрении сторож догадался, что они задушены. Мальчик был одет в платьице девочки, девочка — в матросский костюмчик мальчика. Следствие установило, что Слава Юшкевич задушен руками, а Галя Юшкевич — витым шнуром, оставленным у нее на шее. Сей шнур по показаниям свидетелей служил поясом Реймо Сааринену. Пастуха Сааринена, проводившего лето на пастбище в шалаше, обвинили в двойном убийстве. Вину обвиняемый не признал, хотя у преступника были найдены вещи убитых — перочинный нож, принадлежавший Славе, и игрушка Гали — глиняная свистулька в виде соловья. Кроме того, дачники часто видели убитых детей в обществе Сааринена, а в день убийства пастух катал Славу Юшкевича по лугу на лошади. Реймо Сааринен характеризуется как человек крайне ограниченный и недалекий. Обвинение считает Сааринена виновным и требует строго наказать за содеянное, применив к виновному бессрочные каторжные работы.