Евгения Михайлова - Струны черной души

Дверь никак не удавалось открыть, выбить. Вроде бы хлипкая, но металлические запоры заклинило напрочь от огня. Потому они и не выбрались до сих пор. Намотала полотенце на руки и разбила одно окно. Влезла, ко мне метнулась какая-то тень, она хрипела, размахивала руками.

— Где ребенок? — прокричала ей я.

Женщина что-то бормотала. Она была нетрезвой и ничего не соображала. Врачи потом подтвердили.

Я схватила ее, подтащила к выбитому окну, вытолкала через подоконник, как мешок с тряпьем. Она визжала, потому что осколки стекла впивались ей в тело.

Наконец, плюхнулась на землю.

«Отползай», — крикнула я ей.

Сама повернулась лицом к огню, который сжирал тряпье и мебель.

Ну, наконец. Добро пожаловать в ад.

Почему не кричит ребенок? Как его искать?

Я рылась в тлеющих и горящих грудах барахла, пока не наткнулась на этот комочек. Он попался мне под ноги. Схватила, ощупала головку, ручки, закутала в полотенца и успела вывалиться со свертком из окна за миг до того, как рухнула крыша.

Ползла по грязи на четвереньках, прижимая к себе Катю, сколько хватило сил. Ничего не чувствовала, кроме жарких волн, которые толкали меня вперед.

Когда стало прохладно, развернула ребенка, содрала с лица обгорелые ошметки шарфа, попыталась снять перчатки с рук.

Вот это не получилось. Они были кожаные, просто переплавились с моей кожей.

От боли сердце бешено заколотилось и замерло. Но удалось губами прикоснуться к лицу Кати, я искала дыхание и не находила его. Но ротик был теплый.

В сером свете утра видела плотно закрытые веки на покрытом копотью личике.

— Помогите! — кричала я, разрывая свое забитое дымом горло.

Мне казалось, что я кричала долго.

Сережа сказал, что прошло всего несколько минут. Он с пожарными, спасателями и врачами уже бежали к нам от забора.

Краем глаза я видела, как врачи волокли Валентину Павлову к машине «Скорой».

Я все не выпускала ребенка из своих изуродованных рук. У меня на коленях Катю и осмотрели, освободили тельце от горелых тряпок…

— Ох, — сказала женщина-врач. — Отдайте мне ребенка, девушка.

— Она жива?

— Можно сказать и так. Все очень плохо. Нам нужно срочно увозить ее. Она вам кто?

И я, одурев от жалости и страха больше, чем от боли и отравления угарным газом, прошептала: «Катя — сестра Тани».

Потом в другую машину «Скорой» они привели меня.

Я там скандалила и требовала, чтобы они мне все сделали на месте. Вырезали куски перчаток, если надо, вместе с моей кожей и мясом. Обработали, дали какую-то таблетку, посадили в мою машину, и я поеду домой.

Мне возражали, пугали последствиями, воспалениями, нагноениями, болевым шоком из-за отсутствия анестезии.

Сережа бродил вокруг пожарища с какими-то людьми. Потом он рассказал, что они искали следы поджога, собирали улики. Они нашли это!

А в машине «Скорой» вдруг появился мужчина в черном свитере.

Он сказал:

— Я прошу вас сделать так, как говорит Маргарита. Госпожа Соколовская моя клиентка. Я — адвокат Петров, вот мои документы. Есть серьезные основания считать, что она подвергается большой опасности. Бо́льшей, чем инфекция. Здесь есть следователь, он подтвердит. Вот моя карточка, потом пришлете счет за препараты и помощь на этот мейл. Это строго между нами. Работайте, будьте любезны. Я сам отвезу ее домой.

Мы как-то оказались дома. На обратном пути я все же вырубилась.

Очнулась я на своей кровати, одетая. Руки замотаны бинтами. Острой боли не было, но ими не шевельнуть.

Андрей стоял надо мной:

— Все нормально, Маргарита? Это был не обморок. Они вам укололи двойную местную анестезию. Дали большой запас препаратов. Есть даже телефон медсестры, которая приедет сделать перевязку, когда понадобится. Чем помочь сейчас?

— Возьми на кухне большие ножницы и разрежь на мне свитер впереди и по рукавам. Потом расстегнешь джинсы и лифчик сзади. Отвернешься — и я из этого дерьма вылезу. В таком порядке.

То ли мне влупили не двойную, а тройную порцию наркоты, но мне показалось, что таких осторожных, деликатных и нежных рук нет ни у каких врачей.

Андрей все разрезал, расстегнул все застежки и «молнии», какие нашел. Не знаю, отворачивался ли он, но я выбралась из грязного, вонючего тряпья. Джинсы ему пришлось тянуть снизу.

Он вынес этот ворох из комнаты и вернулся с полотенцем, губкой и кувшином с горячей водой. Короче, еще и помыл меня.

— Какое облегчение, — выдохнула я. — Включи услугу в счет, пожалуйста.