Джесси Болл - Стоит только замолчать [litres]

Я и раньше подметил, что Сотацу смотрит на Дзоо, поглядывает на нее. Я знал, что она такая, как она есть, – не просто красивая, не просто красивая девушка, не просто девушка, которую хотят, но и девушка умная, девушка, чье мнение кое-чего стоит. Она говорила едко и выставляла других дураками. Собственно, она проделывала это с Сотацу. Она проделывала это со мной. Разве надо уточнять, что почти все другие девушки, которые нам попадались, такими не были? Я знал, Сотацу о ней высокого мнения, и тогда – пока я лежал в постели, зная, что где-то в нашем же городе сейчас, дожидаясь полиции, лежит Сотацу, – меня осенила идея: а не командировать ли ее к нему? А что, если Дзито Дзоо сможет стать инструментом, который обеспечит, что Сотацу сдержит клятву? Я взглянул на Дзоо – она лежала голая рядом со мной, – и все сомнения отпали. Чутье мне подсказывало: способ сработает, а главное, подсказывало, что Дзоо все сделает. Так и вышло, вопреки тому факту, что Дзоо была не обязана делать это – могла бы заявить, что в договоре такое не предусмотрено. Наше бессилие в схватке с нашей жизнью, наше желание действовать радикально и навязать свой радикализм другим – все это уже означало, что Дзоо добровольно спрыгнула бы в эту пропасть. Она позволила бы мне приказать, чтобы она отправилась к нему, и она пришла бы к нему, и потребовала бы от него сдержать клятву.

Дзоо, сказал я, разбудив ее, отнеси это признание. Она встала и оделась, а я смотрел на нее и думал, что это квинтэссенция моей жизни, у меня никогда раньше не было и никогда больше не будет столько прекрасных вещей в их полнокровном проявлении: любовь девушки, несчастье друга, грандиозное начало заговора. Вот какие были у меня чувства. И теперь, впоследствии, могу вам сказать: я не обманулся. Ничего даже сопоставимого с этим моментом никогда не было, и я не жду, что когда-нибудь будет. Теперь я уже почти ничего не жду.

Если уж я взялся разъяснить, как все происходило, то, наверно, надо разъяснить все, ни о чем не умалчивая. У моих друзей из Сакаи был дядя. У него была собственная ферма. Он был злопыхатель. Ферма была старая, с полями, вырубленными в горном склоне. В округе – ничего, кроме полузаброшенного храма. Дядя не умел толком управиться даже с собственной фермой. Люди такой породы могут питаться одними опилками, да и сами, наверно, состоят из опилок. Я свел с ним знакомство; специально поехал туда с ним познакомиться. Я свел с ним знакомство, и мы нашли общий язык. Он был новообращенный анархист. Он был анархист в неполитическом смысле. Он был этакий бедняк-смутьян, и жилось ему совсем неплохо. Он любил утром посидеть на свежем воздухе – и это все, что он любил на свете. Я пленил его сердце, сознавшись, насколько мне ненавистны люди. Он изумился: да-а, тебе тоже люди ненавистны? Да, люди мне ненавистны. Ну-у, значит, это нас с тобой роднит. И вот мы поутру сидели рядом, и я рассказывал ему про фантастический заговор, который я придумал. Это неимоверное оскорбление, сказал я ему, мы швырнем в лицо обществу неимоверное оскорбление. И общество будет вынуждено его проглотить. Обществу ничего другого не останется – только проглотить. Он нашел все это крайне забавным. Он согласился. И это стало моей судьбой: ездить на одолженной машине туда-сюда, выискивать стариков и старух со странными глазами и убеждать их: покиньте свой дом на время, у меня есть для вас одно местечко.

В свою защиту скажу: каждому из них я все растолковывал с начала до конца. Каждому из них я растолковывал, что именно делаю. Говорил им, что им, возможно, придется не появляться дома целый год или два года, или три, даже пять лет, десять. Как знать? Я говорил долго, очень долго, и повторял это снова, снова и снова. В каждом случае стоило мне договорить, как человек вставал, оставляя все в своем доме так, как оно лежало. В каждом случае стоило мне договорить, как человек вставал, и мы выходили за дверь. Мы садились в машину и уезжали.

Одного за другим я отвозил их на ферму, где старик давал им кров. Там они и жили все вместе, маленький пансион с самыми странными жильцами, каких вы только видывали. Забавно, что между собой у них трений не было. Полагаю, время, которое они провели в состоянии исчезновения, было почти для всех из них самым счастливым за много лет.

Доставив туда последнего из них, я вообще перестал туда ездить, не бывал там, пока все не закончилось. Я даже весточек туда не передавал. Так было обговорено. Я все растолковал старику. Я все растолковал каждому из них. Мы все были единомышленниками.