Джесси Болл - Стоит только замолчать [litres]

Придя домой, я вскрыл письмо, которое вручила мне Дзито Дзоо. Прочел его с начала до конца дважды, положил на стол, встал, чтобы выйти на улицу, передумал, снова сел в кресло и снова перечитал письмо.

А теперь предлагаю вам ознакомиться с его полным текстом.

Я верю, что надо открыть для себя ту любовь, которая уже есть, и только потом попытаться ее постичь. Не выдумывать любовь, не пытаться вызвать ее к жизни, а найти то, что действительно существует, и только потом вглядеться, что же оно собой представляет. Я верю, что надо попытаться постичь такую любовь, опираясь на другие случаи любви, на ту любовь, которая уже была когда-то. Многие люди оставили память об этой любви. Эту память можно найти. Ее можно расшифровать. Иногда это песни. Иногда только фотографии. В большинстве случаев – только истории. Я всегда старалась отыскать любовь и жаждала ее. Я искала вокруг все виды любви, какие только возможны.

Теперь я пишу вам, чтобы рассказать об Оде Сотацу: это был человек, которого я любила, а он любил меня. Да, знаю, есть и другие люди: те, кто что-то станет рассказывать про Оду Сотацу, те, кто, возможно, что-то станет рассказывать про меня, те, кто могут что-то знать об этой ситуации, хотя их, наверно, совсем мало, есть также кое-кто, кто в состоянии говорить о таких вещах, но то, что известно мне, я чувствовала и видела сама. Я пишу эти строки не ради каких-то сравнений, не ради какого-то иного истолкования ситуации, а в память о любви, чтобы они пригодились тем, кто влюблен, и тем, кто надеется влюбиться. Я не изворотлива, не умею по-настоящему ничего утаивать. Я напишу, что и как чувствовала сама. И, возможно, вы увидите, как я это пишу.

С Одой Сотацу я познакомилась вместе с еще одним мужчиной, вместе с мужчиной, с которым встречалась, – с Какудзо. Время было странное, время было неудачное. Я почти не знала Оду Сотацу, хотя мы выросли в одном районе.

Я познакомилась с ним лишь незадолго до того, как его посадили за решетку. Мы обменялись несколькими словами. Человек, которого я хорошо узнала, Сотацу, существовал в том положении, в котором был, точно человек, не имевший ни малейшей свободы. Вот почему я стала для него свободой. Другие, те, кто приходился ему родней, приходили и уходили, а еще устраивали шум. Их допускали на свидания или не допускали. Мне не чинили никаких препятствий. Отчего, не знаю. Мне кажется, что не должно было бы обходиться без препятствий, что ни одному человеку никогда не давалось легко то, что давалось мне, – видеться с кем-то так часто или так много раз. Отчего было так, как было, я не знаю, как я уже написала. Но с этим нам повезло. Я была постоянной посетительницей Оды Сотацу, и кто бы из надзирателей ни дежурил, где бы они ни дежурили, меня допускали, иногда как его сестру, иногда как его знакомую девушку. Меня допускали всегда. Меня никогда не разворачивали на входе, ни разу. В жизни случается то, что происходит таким вот образом, – могу вас заверить, случается, я ведь сама побывала в такой ситуации. Разумеется, это я была с ним в тот вечер. Это я отнесла в полицию признание. У меня был прелестный зеленый конверт. Бумага была такая хрустящая! Хрустящая зеленая бумага, сложенная, перевязанная веревочкой. Внутрь конверта Какудзо положил признание. Мы сидели ночью, без сна, Какудзо и я. С Сотацу мы расстались в баре, а теперь сидели в своей квартире. Ни ему, ни мне не спалось. Он сидел в темноте, держа в руке признание, конверт с признанием внутри. Часов у нас не было. Мы просто сидели, глядя на окно. Когда после рассвета прошло какое-то время, он протянул это мне. Сказал: Дзоо, отнеси это сейчас. Я надела плащ, пошла к двери, надела туфли и спустилась по лестнице. Как же солнечно было снаружи. Я была донельзя переполнена всем – чувствовала себя дверной петлей чего-то, что продлится долго. Я открывала далекую дверь, открывала на расстоянии. Дверь распахивалась, держась на мне, и все это происходило без малейшей натуги. Тяжесть колоссальная, но я могла ее выдержать. Я отнесла признание в участок. Постучала в дверь. Полицейский спал у себя за столом. Проснулся, подошел, протирая глаза. Вот, это корреспонденция, сказала я. Возьмите, пожалуйста.

Они не знали, что это такое, а потому то, кто такая я, для них, должно быть, ничего не значило. Я ушла и только потом узнала, что Сотацу забрали. Он был за решеткой. Он был Виновник Исчезновений в Нарито. Я как-то внезапно просидела весь день дома, а когда наступил вечер, мы с Какудзо пошли, взяли какой-то еды. Ну как, сработает? Сработает? – спрашивал вновь и вновь Какудзо. В ресторане было включено радио. Вот так мы и услышали весть.