Картер Браун - Пропавшая нимфа - Сборник

Она прошла по улице до площади Трокадеро и приблизилась к Экспанаде, белизна которой слепила глаза. Никогда еще Париж так не походил на парк. Эйфелева башня, голубая и рыжеватая, поднималась над лужайками, как знакомый тотем. Сады в каскадах цветов тянулись до самой Сены. Здесь люди как бы находились между войной и покоем, и это ощущение было напряженным. Может быть, потому Мадлен теперь шла с такой усталостью? Казалось, она колеблется: остановилась перед входом в музей, потом отошла, будто что-то увело ее. Перешла на авеню Анри-Мартин, прогулялась по ней в 'потоке других людей, наконец решилась и вошла в часовню Паси.

Флавье был уверен, что она продолжит свою прогулку, и действительно Мадлен пошла к могилам по центральной аллее кладбища, с ее статуями и надгробиями из мрамора и бронзы. Затем свернула на боковую дорожку, поглядывая направо и налево. Вокруг нее прыгали воробьи. Городской шум доносился издалека, и можно было вообразить, что находишься в странной и чужой стране, будто внезапно переменилась вся жизнь. Больше никого не было. Мадлен медленно шла между могил, и тень ее скользила по памятникам, ломаясь на ступеньках часовен, в глубине которых виднелись фигуры ангелов. Иногда она останавливалась для того, чтобы прочитать полустершиеся надписи: «Семья Местье...», «Альфонс Меркадье. Он был хорошим отцом и мужем». Многие камни вросли в землю, по ним бегали ящерицы. Мадлен, казалось, хорошо себя чувствовала в этом месте. И продолжала свой путь, который в конце концов привел ее к центру кладбища. Там ей пришлось нагнуться и поднять тюльпан, упавший из какого-то букета. Затем по-прежнему не спеша она приблизилась к одной из могил и остановилась возле. Флавье, спрятавшись за часовней, мог спокойно наблюдать за ней. Лицо Мадлен не выражало ни экзальтации, ни волнения, а напротив, дышало спокойствием и даже радостью. О чем она думала? Ее руки свободно висели вдоль тела, а пальцы все еще держали тюльпан. Она снова была похожа на портрет женщины, которую обессмертил гений художника. Может быть, наступил один из приступов, о которых рассказывал Гевиньи? Или Мадлен находилась в мистическом трансе? Но тот проявлялся в других симптомах, очень определенных, которые невозможно спутать. Видимо, все было проще: Мадлен пришла помолиться за умершего, какого-нибудь родственника. Но могила казалась очень старой и заброшенной...

Флавье посмотрел на часы. Мадлен простояла там двадцать минут и теперь двигалась по центральной аллее, рассматривая прочие скульптуры с таким интересом, будто только за этим и пришла сюда. Флавье мимоходом прочитал надпись на надгробье могилы, у которой останавливалась Мадлен.

Хотя он и ожидал увидеть это имя на камне, все же почувствовал волнение и продолжил свое преследование. Гевиньи оказался прав: было что-то необъяснимое в поведении Мадлен. Он вспомнил ее позу перед могилой. Она даже не сложила молитвенно руки, не склонила головы. Просто оставалась совершенно неподвижной, как бы погруженной в воспоминания, будто, например, перед своим родным домом. Он отбросил эту абсурдную мысль и подошел поближе к Мадлен. Она так и не выпустила тюльпан из руки и теперь спускалась к Сене, чуть сгорбившись, немного усталой походкой. царит такая неразбериха, старина! Ты даже не представляешь. Впрочем, лучше об этом не знать. Так спокойнее.

— Лагерлак — девичья фамилия твоей жены? — спросил Флавье.

— Да нет, ее звали Гиворс... Мадден Гиворс. Своих родителей она потеряла три года назад. Ее отец имел большую бумажную фабрику около Маси... Крупное дело! А основал фабрику ее дедушка... Он был уроженцем этих мест.

— А Полин Лагерлак жила в Париже?

— Вовсе нет.

Гевиньи принялся барабанить по столу своими толстыми пальцами.

— Послушай. Все это было так давно... Теща однажды показала мне дом бабушки Полин, старое здание на улице Сен-Пере, если не ошибаюсь... Кажется, на нижнем этаже там еще была какая-то лавка: магазин античных вещей или нечто в этом роде... А что ты думаешь о Мадлен после того, как увидел ее?

Флавье пожал плечами.

— Пока ничего.

— Но ведь здесь есть что-то.

— Кажется... да... А ты не знаешь, она совсем забросила свою живопись?

— Вроде бы... Да, совсем. Сделала салон из ателье, а я его обставил.

— Но почему она перестала рисовать?

— Вот!.. Просто ей это надоело. А потом... ведь люди меняются.

Флавье встал и протянул руку Гевиньи.

— Не буду мешать тебе работать, старина. Я вижу, ка'к ты занят.