Картер Браун - Пропавшая нимфа - Сборник

Открывая дверь, он обернулся.

— Я прослежу за тем, чтобы ваша смерть была не очень мучительна. Ведь когда-то вы, доктор, старались вылечить меня от болезни, правда, несуществующей, но... Хотя я и лишен всякой сентиментальности, но не садист.

С этим я не мог согласиться. Он как раз был настоящим садистом!

Свет погас, дверь за ним тихо закрылась, и я очутился в полной темноте, не сомневаясь, что мне осталось жить считанные часы.

Действительно, я сам был виноват во всем, что со мной случилось, однако не считал себя неправым и не желал покорно, как баран, дать себя зарезать.

Ван Воорен говорил, что «Кристобаль» шел в открытое море на свидание с другим судном, которое тоже везло контрабанду. А в том, что Ван Воорен занимался контрабандой, я не сомневался. Да и сам он на это довольно прозрачно намекал.

Суверенные права любого государства распространяются на пять морских миль от его берегов. За этой полосой начинаются нейтральные воды. Именно там должен был произойти товарообмен.

Допустим, на эту операцию уйдет двадцать минут, значит, в моем распоряжении остается часа полтора, за которые я должен попытаться освободиться и броситься в воду. Пловец я прекрасный, а учитывая теплоту Средиземного моря, смогу продержаться на воде довольно долго.

Программа эта выглядела привлекательно, но первый пункт в ней был очень трудным: как освободиться от веревок, перетянувших мне руки и ноги?

Сперва я начал дергаться и извиваться как уж, стараясь избавиться от своих пут, но вскоре прекратил это занятие. Задыхаясь и обливаясь потом, я понял всю тщетность своих попыток. Тот, кто меня завязывал, знал свое дело. В итоге я только крепче затянул узлы, а веревки сильнее впились в мое тело.

С одной стороны койка была обита жестью, а с другой — полированными досками: получалось, в каюте не имелось ничего острого, чтобы перетереть мои веревки.

Полтора часа, то есть девяносто минут!

Это очень мало, когда знаешь, что потом тебя оглушат ударом по голове и швырнут в воду.

Ван Воорен тысячу раз прав: лучше бы я сидел спокойно, выйдя из тюрьмы. И Анна была того же мнения. Она прямо так и сказала: «У тебя всего один шанс из ста». Да, да, все они правы, а я вообразил себя Г розным Преследователем и, как безмозглый мальчишка, забрался на судно к этим отъявленным бандитам.

Но, с другой стороны, если бы я безропотно вынес все плевки и оскорбления, выпавшие на мою долю, то утратил бы к себе уважение и дальнейшая жизнь не имела бы для меня смысла.

Да, Преследователь! Да, Мститель, до самой последней минуты жизни!

Я невольно вспомнил тюрьму, Андре Мейнеля, пожавшего мне руку и пожелавшего удачи, и Пасторино — Малыша Пасторино, с которым мы вместе сидели в тюрьме Саите... Последний целыми днями придумывал разные каверзы, чтобы дурачить надоевших надзирателей.

Внезапно мое сердце отчаянно забилось в груди. Пасторино! Ему как-то удалось припрятать несколько лезвий от безопасной бритвы, да так ловко, что их при осмотре вещей не нашли. Одно лезвие он подарил мне: меня он очень уважал как врача и ни на минуту не допускал мысли о моей виновности. Помнится, Малыш уверял, что оно обязательно когда-нибудь мне пригодится, а самым лучшим тайником для своего подарка счел мой башмак. И лично уложил тонкий прямоугольничек между стелькой и подошвой.

Вот когда я мысленно благословил свое решение сохранить эту пару видавшей виды обуви, ибо лезвие, несомненно, все еще лежало там.

Но в котором ботинке? Я не помнил.

Чтобы снять с ноги туфель, мне пришлось проделать необычайные гимнастические упражнения. Я даже не вполне надеялся на успех, но все же принялся за правый. Как ни странно, при помощи левой ноги задача оказалась выполнимой и менее трудной, чем я предполагал.

Куда сложнее было подтянуть ботинок к рукам. Я извивался как змея, потел и задыхался, но все же подвигал его сантиметр за сантиметром. И вот уже стал ощупывать пальцами стельку.

Да, лезвие тут!

Это было невероятной удачей.

Затем с огромным трудом я ухитрился его вынуть, зажал между большим и указательным пальцами и, прижав к веревке, начал пилить. Не зная, сколько времени в моем распоряжении, я спешил и нервничал, только замедляя процесс, который пошел бы гораздо быстрее и легче в спокойной обстановке. Лезвие плохо держалось, конечно, я весь изрезался, пальцы слиплись от крови, а проклятая веревка не поддавалась!

Внезапно открылась дверь, и зажегся свет. Передо мной возник Франсис. На нижней части его физиономии красовался замечательный синяк — следствие нанесенного мной удара, но он заговорил без всякой злобы: