Вошедший человек взглянул на меня с любопытством, закрыл дверь, сел на табурет перед столом и закурил, уже не отводя глаз.
В элегантном костюме из серой альпаки, он имел стройную фигуру, был загорелым, с черными, чуть поседевшими на висках волосами. На носу красовались очки в золотой оправе, которые делали его похожим на ученого.
Несмотря на прошедшие годы, я его хорошо помнил и сразу же узнал:
— Добрый вечер, доктор, как вы себя чувствуете?
Голос и манеры его были вкрадчивы, что принято называть светскостью.
— Добрый вечер, месье Ван Воорен, если это ваша настоящая фамилия.
Он слегка улыбнулся и покачал головой с одобрительным видом.
— Разумеется, настоящая. У вас неплохая память.
— Это необходимое условие успеха при моей профессии.
— Несомненно. Ну и потом нельзя ожидать иного, если человек обязан кому-то пятью годами тюрьмы и лишением права заниматься врачебной практикой!
Он вынул из кармана и протянул мне золотой портсигар.
— Вы курите?
Потом довольно неубедительно прикинулся, будто впервые заметил, что руки у меня связаны.
— Ах, простите...
Сунул мне сигарету в рот и поднес спичку.
— Пожалуйста, доктор.
Затем снова уселся на табурет.
— Да, все это понятно, если рассматривать под таким углом зрения.
— А разве есть другой? — возразил я ему.— Факт остается фактом: мне по вашей милости пришлось отсидеть в тюрьме пять лет.
При каждом слове сигарета чуть не выпадала из моих губ.
— Конечно, конечно, но неужели это было так неприятно?
На секунду я даже опешил от его наглости, потом меня охватила ярость. Слушать развязную болтовню этого типа, загорелого, здорового, пользующегося любыми благами жизни, было просто невыносимо.
Я выплюнул сигарету и ответил:
— Нет, все получилось изумительно. У меня осталось самое светлое воспоминание об этих годах жизни.
Наклонившись, он поднял с пола мою сигарету, потушил ее в пепельнице и проговорил покровительственным тоном человека, сознающего свое превосходство:
— Напрасно нервничаете, доктор. Если бы ваш пациент вел себя, как вы сейчас, интересно, какой бы диагноз вы ему поставили?
Выслушав эту тираду, я решил не давать ему больше повода издеваться надо мной и вообще перестать отвечать. Его наглость и самодовольство перешли всякие границы.
— Поскольку я никогда не был в тюрьме, то могу судить о ней только со слов других, имевших такой опыт. Вы же интеллигентный человек, доктор, и должны иметь хотя бы немного философского отношения к жизни...
— К чему вы клоните?
— Миллионы мужчин, женщин и детей познали во время войны ужасы концлагерей. Поверьте, там условия были намного хуже, чем у вас!
— Повторяю: к чему вы клоните?
Он картинно поднял руку и продолжил:
— Разрешите мне закончить. Эти люди утратили свободу без всякой вины, по религиозным, расовым или политическим причинам. Большинство из них умерло, погибло в невыносимых мучениях. Они заслужили такую участь не больше, чем вы, доктор Спенсер. Говорю это, чтобы вы уяснили: пять лет тюремного заключения — сущая безделица по сравнению с настоящими страданиями.
— В понимании тех, по чьей вине эти пять лет возникли!
Моя реплика не претендовала ни на глубину, ни на остроумие, просто я был поражен аморальной логикой собеседника.
— Да, пять лет — ничто в нашей жизни,— невозмутимо продолжал он.— И лучшее доказательство тому — те же пленники концлагерей. Ведь они, несмотря на непереносимые муки, были готовы на все, лишь бы уцелеть.
— Инстинкт самосохранения силен в каждом живом существе.
— Зачем же вы делаете все возможное, чтобы умереть?
Так вот к чему он разглагольствовал. Я напрягся, понимая, что мы подошли к решающему моменту.
— Да, доктор, вы не раз искушали судьбу. Начиная со стремления встретиться с Моникой Вотье.
— Которую вы убили, чтобы заставить молчать?
Он презрительно пожал плечами.
— Если бы меня послушали, ее бы убили еще пять лет назад. Я никогда не доверял обещанию женщины хранить тайну.
Мороз пробежал по моей спине. Под внешним лоском и изысканными манерами скрывался настоящий безжалостный убийца.
— Затем вам как-то удалось напасть на след Марселя Бланка. Надо отдать должное: действовали вы очень искусно, проявили поразительное терпение и находчивость.
— Пять лет — достаточный срок, чтобы во многом разобраться и сделать необходимые выводы.
— Мы никогда не сомневались в вашем уме, доктор. И все же вы допустили непростительный промах. Зачем было приходить сюда? Очевидно, Марсель вам рассказал обо мне?
Читать дальше