Она наклонила голову, бледная, умирающая. Метрдотель принял заказ.
— Что будете пить?
— Мулен-а-вен.
Он был не в себе, будто присутствие Мадлен лишало его чувства реальности, осязаемости существования. Он смотрел -на нее и думал: «Это невозможно!» Или еще: «Я сплю». Она мало ела, а он спокойно, почти механически опорожнил бутылку. Мадлен присутствовала между ними, как холодная стена.
— Ну,— сказал он.— Теперь ты уже дошла до точки. Говори же, Мадлен.
Она резко встала.
— Я сейчас присоединюсь к тебе.
Пока она получала ключ от комнаты, он быстро выпил виски в баре и побежал к лифту. Служащий задвинул за ним решетку. Лифт стал медленно подниматься. Флавье обнял плечи Мадлен и нагнулся к ее уху, как будто хотел поцеловать.
— Признайся, дорогая.
Она медленно прижалась к перегородке из красного дерева.
— Да,— ответила она.— Я действительно Мадлен.
Он машинально повернул ключ в замке. Наполовину оглушенный признанием, которого ждал так долго, он находился в чем-то вроде тумана. Да и было ли это признанием? Говорила она как-то неубедительно. Может быть, просто захотела доставить ему удовольствие своими словами. Он прислонился к двери.
— И ты хочешь, чтобы я поверил? — спросил он.— Это слишком просто.
— Тебе нужны доказательства?
— Нет, но...
Он больше ничего не знал. Боже, как он утомлен.
— Погаси свет,— попросила она умоляюще.
Свет с улицы отбрасывал на потолок затейливые тени. Флавье дал себе упасть на край кровати.
— Почему ты сразу не сказала всю правду? Чего боялась?
Он больше не видел Мадлен, но слышал, как она двигалась около ванной.
— Ответь мне, чего ты боялась?
Она по-прежнему молчала, и он продолжил:
— Ты сразу меня узнала в «Астории»?
— Да, с первого дня.
— Но тогда нужно было довериться мне немедленно. Это же было необходимо. Почему ты действовала так глупо?
Он бил кулаком по подушке, и пружины кровати слабо позвякивали.
— Вся эта комедия!.. Разве она достойна нас?.. И это письмо... Вместо того, чтобы все мне честно рассказать...
Она присела- рядом и в темноте поискала его руку.
— Совершенно точно,— пробормотала она.— Я хотела, чтобы ты не узнал... никогда, ничего...
— Но я всегда знал!
— Послушай... Позволь объяснить... Это так трудно!
Ее рука была страшно горячей. Флавье больше не шевелился, ошеломленный и переполненный горечью. Сейчас откроется секрет...
— Та женщина, в Париже,— сказала Мадлен,— которую ты видел в театре, в компании с твоим другом Гевиньи, за которой следил и которую вытащил из воды, та женщина... никогда не умирала. Я никогда не умирала, понимаешь?
Флавье улыбнулся.
— Ну да,— Сказал он,— ты никогда не умирала... Ты просто превратилась в Рене, я отлично понимаю.
— Нет, мой дорогой, нет... Это было бы слишком хорошо... Я не превращалась в Рене, я все время была Рене. Я на самом деле Рене Суранж. Это меня, Рене Суранж, ты всегда любил.
— Как это?
— Ты некогда не знал Мадлен Гевиньи. Это я выдавала себя за нее... Я была. соучастницей Гевиньи... Прости... Если бы ты знал, что мне пришлось пережить...
Флавье сжал руку женщины.
— Ты хочешь убедить меня, что тело там, у подножья башни...
— Да, это было тело Мадлен Гевиньи, которую убил ее муж... Мадлен Гевиньи умерла, а я всегда была живой... Вот... Это настоящая правда.
— Это ложь,— сказал Флавье.— Гевиньи уже нет, он не может протестовать, и ты пользуешься этим. Бедный Гевиньи... Значит, ты хочешь сказать, что была его любовницей? И вы оба придумали эту историю, чтобы уничтожить законную жену... Но зачем же, зачем?
— Она имела состояние... Потом мы должны были отправиться в провинцию.
— Восхитительно! А почему Гевиньи просил меня последить за ней?
— Успокойся, мой дорогой.
— Я спокоен, клянусь, я никогда не был так спокоен. Ну, отвечай!
— Никто не должен был подозревать его, а у жены не было никаких оснований кончать с собой. Следовательно, ему был нужен свидетель, который бы смог заявить, что мадам Гевиньи вынашивала в себе эту идею, что она была уверена, будто уже жила, а смерть казалась ей простой вещью, почти игрой... Причем такой свидетель, показания которого не стали бы оспаривать, заяви он, что видел самоубийство... Ты адвокат, и потом, он знал тебя с детства. Знал, что ты сразу же доверишь этой истории.
— В сущности, он считал меня идиотом, сумасшедшим немного, не так ли? Отлично придумано... Значит, это ты была в театре Мариньи, ты — на кладбище в Паси, и на фотографии, которая украшала письменный стол Гевиньи, когда я навещал его,— тоже была ты...
Читать дальше