Картер Браун - Пропавшая нимфа - Сборник

— То же самое!

На этом он остановится. Он не любил алкоголя и пытался только забыться. На улице он закашлялся от холодного воздуха. Но город больше не пугал -его. Он дошел до площади Этуаль, представил себе, будто ждет на краю тротуара. Февральская слякоть мелкой пылью стелилась по мокрым улицам. Она не придет. Возможно, Гевиньи тоже покинул Париж. Флавье отправился на авеню Клебер и нашел глазами старый дом. Ставни на втором этаже были закрыты. «Тальбо», вероятно, реквизировали военные. Но картины... молодая задумчивая женщина на каминной полке... райские птицы... что стало с ними? Он вошел туда. Консьержка подметала пол.

— Мне господина Гевиньи, пожалуйста!

— Месье Гевиньи?

Она смотрела на Флавье непонимающе.

— Бедный господин умер,— проговорила она наконец.— Уже давно умер.

— Поль умер! — пробормотал Флавье.

К чему теперь все? Вот единственное, что он встречал на каждом шагу. Смерть! Смерть!

— Войдите же,— сказала консьержка.

Она отряхнула швабру и открыла дверь в вестибюль.

— Я уехал в сороковом,— пояснил Флавье.

— Вот оно что.

Около окна старый человек в очках с металлической оправой задумчиво рассматривал ботинок, надетый на руку. Он поднял голову.

— Прошу вас,— сказал Флавье,— не беспокойтесь.

— Даже починить башмаки нету материала,— проворчал старик.

— Вы были другом месье Гевиньи? — продолжала консьержка.

— Другом детства. Он звонил, рассказывал о смерти своей жены. Но в тот день я должен был покинуть Париж.

— Несчастный! Он не решался возвращаться к себе один, и рядом с ним никого не было. Только я, та, которая помогла одеть эту бедную мадам, только я его провожала, вы же сами понимаете...

— Что вы надели на нее? — перебил ее Флавье.— Серый костюм?

— Садитесь,— сказала консьержка,— ведь у вас есть время.

— Я еще узнал, что его допрашивали.

— Допрашивали, да как!.. Скажите лучше, что он едва не был арестован!

— Поль... арестован... Но позвольте... я считал, его жена покончила с собой.

— Разумеется, покончила, но вы же знаете полицию! У него, у бедного, была масса неприятностей! Когда начинают копаться в жизни людей!.. Они приходили сюда даже не знаю сколько раз. Бесконечные расспросы о нем да о жене. Хорошо ли им жилось, был ли месье Гевиньи тут в день драмы, и то и се... Боже мой, ты помнишь, Шарль?

Старик кухонным ножом вырезал подошву на какой-то коробке.

— Да, сильная неразбериха... Примерно как теперь,— проворчал он.

— Но отчего месье Гевиньи умер? — спросил Флавье.

— Его убили на дороге, около Манта. Однажды утром мы увидели, как он спускается по лестнице с возбужденным видом. «Я сыт по горло,— с нами он не стеснялся.— Я уезжаю отсюда. Если они захотят меня увидеть, им придется последовать за мной». Потом положил чемоданы в свою машину и уехал... Мы узнали позже... Автомобиль был обстрелян, и бедный господин умер во время перевозки в госпиталь. Он не заслужил этого, нет!

«Если бы я был здесь,— подумал Флавье,— ему не пришлось бы уезжать и самолет обстрелял бы кого-нибудь другого. Я мог бы поговорить с ним теперь...» Он сжал руки. Ему не следовало возвращаться.

— Им обоим не повезло,— продолжала консьержка,— а ведь они отлично ладили между собой!

— А что, она не была немного... больна? — осторожно спросил Флавье.

— Нет... Она, конечно, невесело выглядела в своей темной одежде, но это было по ее характеру... И потом, она так радовалась, когда им случалось выходить вместе!

— Это бывало не часто,— сказал старик.

Она повернулась к нему спиной.

— Со своей работой, бедный господин совсем не имел свободного времени. Постоянно в путешествиях между нами и Гавром. Нужно понять его!

— Где их похоронили? — спросил Флавье.

— На кладбище Сент-Уэн. Но рок преследовал ее и там. Когда американцы бомбили Ла-Шапель, часть кладбища, примыкающая к дороге, была разрушена. Камни и кости тогда находили повсюду. Кажется, даже была специальная церемония.

— Значит, ее могила?..— прошептал он.

— С той стороны больше нет могил. Говорят, привезли землю и засыпали ямы. А памятники будут восстанавливать позже.

— Ведь мертвые,— сказал старик,— не могут пожаловаться,

Флавье боролся с собой, чтобы не представлять ужасных образов, и чувствовал горечь невыплаканных слез. Теперь все действительно было кончено. Страница перевернулась. Мадлен превратилась в ничто. По обычаю древних ее пепел был развеян по ветру. Лицо, которое все еще вспоминалось ему, стало теперь ничем. И нужно было жить...