Мишель Бюсси - Помнишь ли ты, Анаис? [сборник]

– Если не считать запаха!

– Значит, надо сказать ему об этом! Откуда он может знать? Ты же запретила ему входить в комнату.

Говен взглянул в окно. Рассвет уже забрезжил на горизонте, позолотив волнистый рельеф плоскогорья Ко. Просыпались горы, им, мирным и безмятежным, не было дела до моря, год за годом обгрызавшего кончики их пальцев. По посыпанной гравием аллее шел Лефевр, ранняя пташка, в заляпанном темными пятнами фартуке; в каждой руке он нес по обезглавленному гусю.

Говен кашлянул, задернул занавеску и повернулся к жене. Повысив голос и почти восстав, он возбудился. Началась эрекция, но учитель математики на пенсии постеснялся открыто прикинуть в градусах угол наклона.

Главное было констатировать факт.

Это стало стимулом.

Несколько красных капель… эффективнее голубых таблеток.

– Послушай, Диана, – заключил он в поисках компромисса, – есть только один выход. Давай сегодня копнем глубже, разведаем, поищем улики и какой-нибудь инструмент. Тогда, если к вечеру таинственная мадам Лефевр не объявится, я вскрою этот шкаф.

Диана-Перль опустила глаза в знак капитуляции, бормоча что-то невнятное – мол, до вечера она может и не дожить.

Говен шагнул к ней, его рука скользнула под ночнушку.

В конце концов, если этот рассвет станет для них последним…

– Нет! – осадила она его и вскочила с кровати, кипя энергией. – Нам предстоит расследование! Одевайся, мой Геркулес! (Она скользнула насмешливым взглядом по «анатомии» мужа.) Мой Эркюль Пуаро! [12] Эркюль ( Hercule ) – так произносится по-французски имя Геркулес.

Весь день, как и собирались, Диана-Перль и Говен посвятили «расследованию». Их главной целью было найти следы мадам Лефевр. Рука об руку прогулялись они вокруг голубятни, как бы между прочим заглянули в колодец, походили туда-сюда по саду.

Лефевр ни о чем их не спрашивал и никуда не отлучался, с утра укрепляя бетонным раствором кирпичную стену одной из надворных построек.

– Он закатает ее в цемент. Точно тебе говорю, вот как только мы уедем, – шепнула Диана-Перль на ухо мужу и крепко прижалась к нему.

Прогулка была бесспорно не лишена приятности, хоть Говен уже не надеялся увлечь жену за голубятню или за самую толстую яблоню.

– Смотри, – вдруг сказала Диана-Перль. – Белье.

– Что – белье?

– Оно так и висит на веревке, с тех пор как мы приехали. Даже если мадам Лефевр уходила рано и возвращалась поздно, как сказал нам ее муж, она бы обязательно белье сняла! Дом содержится безупречно, с чего бы ей проявлять такую небрежность?

Они продолжали поиски, в обнимку, никуда не торопясь.

– Почтовый ящик, Говен. Смотри, он битком набит проспектами и газетами!

Они продвигались все дальше. Под ручку. Лефевр все еще возился с раствором, время от времени улыбаясь им.

Осторожно, делая вид, будто любуются цветочными клумбами, они свернули за сарай и дошли до гаража, кирпичного строения на самом краю усадьбы. Под крышей из листового железа, возле черного внедорожника, оснащенного внушительным «кенгурятником» (Говен не знал, какой марки машина, и впервые видел логотип – растопырившего когти медведя в короне), они увидели яблочно-зеленый «рено твинго».

– Машина его жены! – возликовала Диана-Перль. – Ты думал, что она каждый день навещает свою больную бабушку? Вот тебе ответ – она не покидала усадьбу!

Говен ничего не ответил. Он шагнул в гараж, лавируя между штабелями всевозможного барахла – тут были шины, садовые инструменты, мешки с землей, доски и железные прутья, – и начал один за другим выдвигать ящики большого стола-верстака.

– Осторожнее, Говенчик, – шепнула Диана-Перль, стоя на шухере.

Таким вот, деятельным, чуточку неловким, он очень нравился ей. Мужчина с характером, на свой лад. Мужчина с убеждениями, на свой фасон. Когда через несколько секунд муж вернулся, пряча под пальто гвоздодер, она почти пожалела, что он не повторил предложения насчет любовной игры.

Не в этот раз.

– Теперь все прояснится! – только и сказал он с внезапной решимостью.

Они снова оказались во дворе.

И тотчас замедлили шаг.

Лефевр в облегающей футболке шел им навстречу, поигрывая мускулами и прищурясь на манер Чарльза Бронсона – может, от солнца, светившего в глаза, а может, что-то прикидывая. Двумя руками он прижимал к груди увесистую кувалду – ту самую, которой с утра дробил кирпич, кремень и старый цемент.

Говен стиснул гвоздодер под пальто. Диана-Перль дрожала.