Полина Дашкова - Горлов тупик [litres]

– С бородкой? По Хайяму диссертацию писал?

– Он, – мама кивнула, – бородку сбрил, диссертация так себе, арабист из Толика никакой, зато его жена Люда – товаровед в «Центральном Детском мире». Обещала позвонить, если кукол завезут. В пятницу вечером, за полчаса до нашего с тобой разговора, вдруг звонит, я, честно говоря, не надеялась, думала, забудет. Не забыла. Ну, вот, в субботу, из «Детского мира», с куклой, еду в метро… – Мама остановилась. – Все, давай передохнем.

Они сели на диван в глубине коридора, между двумя кадками. Пальмы в кадках были такими большими и раскидистыми, что листья смыкались над головой, образуя беседку.

– В газетах, по радио сообщили? – спросила мама.

– В понедельник прошло сообщение ТАСС: взрыв небольшой силы, пострадавшим оказана медицинская помощь, ведется расследование.

– А почему меня не допрашивают? Я ж свидетель.

– Рано, ты слабая еще. – Юра погладил ее руку. – Что-нибудь помнишь?

– Конечно. Просто в первые дни говорить было трудно. Наркоз, обезболивающие. Язык заплетался, все время плакать хотелось. Теперь вот очухалась, видишь, полкоридора протопала. – Она помолчала и вдруг притянула к себе Юрину голову, зашептала на ухо:

– Я видела его. Вошел, кажется, на «Курской». Народу прилично, места все заняты, я сидела, держала на коленях пакеты с подарками. Он протиснулся в вагон, встал прямо надо мной, поставил свою здоровенную сумку на пол, возле моих ног. Совсем молодой, лет двадцать. Глаза застывшие, ярко блестят. Губы шевелятся. Одет хорошо, дубленка дорогая, лисья шапка, джинсы. Красивый. Знаешь, бывают такие точеные арабские лица…

– Арабские? – шепотом переспросил Юра.

Она кивнула.

– Когда поезд остановился на «Семеновской», я расслышала, он бормотал: «АШХАДУ АННА ЛИ ИЛАХА ИЛЛА ЛЛАХУ УА МУХАММАДУН РАСУЛУ ЛЛАХИ…»

– «Верю, что нет бога, кроме Аллаха, а Магомет пророк его», – машинально перевел Юра, – он молился?

– Да, как раз было начало шестого, послеобеденная молитва. К «Измайловской» народу поубавилось, он начал пробираться к выходу, а сумку оставил на полу. Я окликнула его, по-арабски: вы сумку забыли. Обернулся, скользнул по мне взглядом, будто ледяным лезвием полоснул. Тут какая-то женщина громко крикнула: «Молодой человек! Сумка!» Он не отреагировал. Застыл у дверей. Поезд выехал из туннеля на улицу. Я встала, подхватила свои пакеты, перешагнула через его сумку и к выходу, в другой конец вагона. Взрыв не помню. Очнулась в «Скорой». Знаешь, я думаю, он хотел оставить сумку и выскочить на «Первомайской», но не успел. – Она поежилась. – Вася, конечно, занят сейчас по горло, ко мне сюда мотаться некогда. Ты сам ему расскажи.

Ночью, на кухне, Вася выслушал Юру, долго мрачно молчал, курил, наконец выругался и тихо отчеканил:

– Сегодня в утренней сводке мелькнула информация, что среди погибших опознан студент ИОН, Амиль аль-Хусейни, двадцать два года. Сводку распечатали, перед совещанием раздали, а там уже никакого Амиля аль-Хусейни нет.

На следующее утро Юра застал у мамы в палате следователя. Пришлось выйти. В коридоре встретил высокого худого доктора.

– Выгнали вас? – Доктор взглянул на часы. – Ладно, идемте, минут десять у меня есть.

Юра давно хотел с ним поговорить, но поймать все не удавалось. Доктор привел его в свой маленький уютный кабинет с цветочными горшками на подоконнике и семейными фотографиями на столе.

– Присаживайтесь. Ну, вот, теперь все действительно хорошо, поводы для беспокойства, конечно, остались, все-таки возраст, но самое страшное уже позади.

– Самое страшное? – переспросил Юра.

Доктор кивнул.

– Осколки повредили бедренную артерию, кровопотеря была серьезная, в «Скорой» остановить не сумели, и у нас не сразу справились.

– Вы сказали, кровопотеря средней тяжести, – напомнил Юра.

– Пожалел вас, вы ж там рыдали, в реанимации, – доктор скупо улыбнулся, – на самом деле Мария Дмитриевна в рубашке родилась. В момент взрыва находилась достаточно далеко от эпицентра. Голова, грудная клетка, брюшная полость не пострадали. Повезло, что к нам привезли, а не в Склиф. Наши сосудистые хирурги лучше. Ну, и кровь ее группы вовремя подоспела…

Юра слушал, механически улыбался, благодарил.

Все эти дни он почти не спал, а если отключался, то снились кошмары про то, что могло случиться с мамой. Кофе пил литрами, очень много курил. В голове постоянно крутились подробности теракта, ни о чем другом думать и говорить не мог, в основном молчал, говорил только с Васей и только о взрывах. В душе образовалась ледяная черная дыра. Она не давала дышать, в ней умирали все внешние впечатления, запахи, звуки, воспоминания. Он физически ощущал эту черноту. В груди было пусто и холодно. Лишь сейчас, в кабинете доктора, чернота начала потихоньку рассеиваться, дышать стало полегче.