Михаил Шторм - Во власти Бермудского треугольника

Ее волосы стекали с головы, облепливая прорезиненную ткань комбинезона. Лицо было мертвенно-бледным в сравнении с оранжевой одеждой. Быков сделал несколько вдохов и потер грудь. Она оказалась голой. Майка и свитер куда-то подевались, а он даже не заметил. Его дыхание было шумным, прерывистым и почти не насыщало кровь кислородом. Он чувствовал себя так, словно их накрыли гигантским стеклянным сосудом, предварительно выкачав оттуда весь воздух. Давление было таким, что глаза лезли из орбит, а тело трепетало, готовое взорваться изнутри.

— Сейчас это кончится, — пробормотал он.

— И что потом? — пролепетала Лиззи, убирая мокрые пряди за уши.

Губы у нее были фиолетовые, как у утопленницы. Глаза налились кровью из-за лопнувших сосудов. Но все равно она оставалась невероятно красивой. Спохватившись, Быков захлопнул дверь.

— Потом, — начал он, — потом…

Долго гадать не пришлось. Круг света сместился в сторону, яхта нырнула во мглу. Ветра все еще не было, но волны заплясали, запрыгали вновь, спеша продолжить адскую свистопляску. Они не катились, они вздымались к тучам как попало, рушились, поднимались хаотично и беспорядочно. И поскольку ветер больше не сбивал гребни, океанские валы набрали невиданную до сих пор силу. Яхту колошматило со всех сторон, заставляя ее прыгать невесомой пробкой. В ударах волн отсутствовала система, ритм и последовательность. Это была безумная, безостановочная тряска. Пытаясь определить, на какую высоту возносится яхта и на какую глубину падает, Быков сказал себе, что этого не может быть. Такие волны не способны существовать в природе. Никто никогда не описывал ничего подобного.

Словно боги расходились, позабыв меру и все существующие законы физики. Яхту трепали не волны, нет! Это были какие-то взрывы высотой с двадцатиэтажный дом, а может, и выше. Каждый из таких чудовищных всплесков обладал мощью смерча. Они налетали друг на друга и взрывались, бушуя и кипя. Они появлялись где угодно и обрушивались как попало. Они схлестывались, вспучивались, превращались в горные пики и пропасти, они образовывали водовороты и водопады. Это был полнейший хаос, первозданный и неукротимый. «Оушн Глори», побывавшая в «глазе урагана», перенеслась в преисподнюю, где бушевало не пламя, а вода и воздух.

— Это конец, — заплакала Лиззи. — Мы не выживем. Мы сейчас утонем.

— Ни за что, — заверил ее Быков. — Теперь, когда ты со мной… когда мы вместе…

Он бормотал еще что-то несвязное или даже бессмысленное, и вроде бы это не имело никакого смысла, потому что его все равно не было слышно. Но Лиззи каким-то образом понимала, что он говорит, и это вселяло в ее душу надежду.

Даже шторм пошел на убыль. Или это только казалось?

Океан непредсказуем. Несчастье может обрушиться на путешественников и в бурю, и в штиль. Но океан сражается с людьми вовсе не из ненависти или презрения. В отличие от нас, он не ведает эмоций. Ни отрицательных, ни положительных. И если океан нас не ненавидит, то и симпатии он к нам тоже не испытывает. Бесполезно ждать от него сочувствия или помощи. Он просто существует — отдельно от нас, обособленно — огромный, могучий, равнодушный и бесконечно одинокий.

Восемь человек, находящихся на яхте «Оушн Глори», видели перед собой океан, раскинувшийся на все четыре стороны света, но были неспособны постичь его даже в малейшей степени.

Они собрались на нижней, наименее поврежденной палубе. Ураган смел с поверхности судна все, что там находилось, но кое-что матросы все же припрятать успели, так что теперь у половины участников совещания имелись раскладные шезлонги для сидения. Остальным пришлось довольствоваться либо стульями из кают, либо располагаться прямо на палубе.

Быков избрал последний вариант. Ему не хотелось возвышаться над присутствующими в роли гневного обличителя и обвинителя. Он бы вообще предпочел не обсуждать минувший шторм, а сосредоточиться на нынешнем положении дел и дальнейших действиях, но Лиззи настояла. Она сказала, что если трусу и подлецу не сказать в глаза, что он трус и подлец, то это равносильно поощрению этих отвратительных человеческих качеств. И все же Быков попытался замять конфликт, начав свое выступление с вполне нейтральных фраз о том, что ураган показал несостоятельность экспедиции, и теперь он, Быков, сожалеет о своем решении остаться.