Сергей Федоранич - Бог тебе судья

Бедная его подзащитная, Кристина. Присяжные признали ее виновной в массовом убийстве, и ее поразил инсульт. Она все еще находится в палате интенсивной терапии и совсем сдалась, а Витя говорит, что у них есть шанс оспорить вердикт в апелляции и Верховном суде как неправосудный. Но для этого нужно, чтобы судья вынес приговор, что без личного присутствия Кристины невозможно.

Он с такой болью рассказывал о ее мучениях, что мне стало его жаль. Я ему так и сказала:

— Видимо, это то самое дело, когда ты влюбился в свою подзащитную, да?

Он не ответил. Ну, это и понятно, я ведь его бывшая супруга, такое, наверное, бывшим женам не рассказывают. Но у нас не совсем стандартная ситуация, и я хотела помочь ему. Хотя, наверное, должна была бы злиться и ревновать. Но я вправду хотела, чтобы у Вити все было хорошо, он хороший человек.

— Единственный шанс спасти Кристину — найти настоящего убийцу, что до сих пор не сделано. Все люди из общины разбежались кто куда, всех наизусть Кристина не помнит. Собрать информацию о них невозможно. Как в этих обстоятельствах найти убийцу — я не знаю.

— Но ведь полиция выезжала на место и не один раз, — сказала я. — Разве они не переписали всех?

— Переписали, но у большинства не было документов, — ответил Витя. — Они назвали ненастоящие свои имена и фамилии. Деньги приносили наличными. Члены общины ведь почти не общались, никто никого не знал. Люди постоянно прибывали, каждый жил в своем мирке. Всех, кого смогли найти, допросили. Толку — ноль.

— А кто там был из администрации? Кристина, кто еще? Кто мог знать всех?

— Констебль, но его убили. Муж одной из жертв решил, что виноват и констебль, к тому времени Кристину уже арестовали.

— И все? Общиной управляли два человека?

— Да там никто никем не управлял, — ответил Витя. — Жили как в коммунизме.

— Витя, так не бывает, — возразила я. — Любым обществом должны управлять. Тем более если там был провозглашен коммунизм. Кто-то распределял блага. Кто-то оценивал результат работ? Кто-то должен был решать, что делать. Если бы действовал принцип «лебедь, рак и щука», то никакой деревни бы там не было, каждый бы отгородился и жил в своем мирке. Но они создали такую устойчивую группу, которая смогла, не общаясь, достичь весьма ощутимых результатов: построить деревню, бункеры, обеспечить себя едой и теплом. Ты сам пойми: это невозможно. Вавилонскую башню не достроили из-за того, что был утрачен общий язык. Если Кристина говорит, что люди не общались, что управления больше не было, значит, она знает не все. Значит, был еще один слой, где управление было.

— Как ты сказала? Слой? — насторожился Витя.

— Ну да. Внешний слой — это управление главой общины, такой, каким Кристина его видела, а есть слой ниже, где управление взял на себя кто-то другой. Они все были связаны, но какой-то другой нитью.

Витя замер, не поднимая головы. Мне хотелось прикоснуться к нему. Всего несколько месяцев назад, на исходе весны, это действие было законным и желанным. Витя любил, когда я гладила его по голове, когда целовала, когда мы лежали на диване и обнимались. А сейчас все по-другому, для меня теперь он посторонний мужчина, прикасаться к которому я права не имею без его разрешения.

Вдруг он вскочил и сказал:

— Жанна! Ты гений! Ты ведь права. Ты права!

И поцеловал меня, как прежде. В губы. Отпрянул удивленный и тут же извинился. Я сказала, что все нормально. И он поцеловал еще раз, а затем ушел, не попрощавшись.

Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Он точно знал, что все эти разговоры полная туфта. Не жизнь проносится перед глазами, а те самые эпизоды, которые на Страшном суде будут показаны и тщательно взвешены перед принятием решения.

Собственно, мгновения до того, как сердце остановилось, и есть весь твой багаж, с которым ты предстаешь перед тем, в кого всю жизнь веришь.

Но неправда, что длится это мгновение. Он не был уверен точно, но предполагал, что у всех по-разному. У кого-то эти мгновения радости и счастья в прошлом пролетают как один миг. Чего их анализировать? Они хорошие, за это в ад не ссылают.

А вот те самые, о которых даже вспоминать страшно, предстают в полной красе.

Так или иначе, с минуты, когда организм получает сигнал критического бедствия, от которого уже не спрятаться и не спастись, и до момента, когда душа покидает тело (если такое, конечно, происходит на самом деле), проходит очень много времени, почти вечность. Ты заперт и вынужден наблюдать со стороны, вынужден еще раз все это переживать. И плевать, что ты уже все это обдумал и еще не раз пережил; эта последняя «промотка» самая важная и будет просмотрена до конца.