Андрей Фёдоров - Желтый караван

Вокруг еще светились окна, метались торопливые тени на занавесках. Вокруг хлопали двери подъездов, из центра города уже катился грозный гул движения.

— Вот так и бредешь одинокий в грохочущем городе, под бескрайним небом, — бормотал Ржевский, недоуменно поднимая брови, — но жизнь твоя течет и завершается незримо и неслышно?..

— Ну и что же делать? — он развел руками. — Если я подлостей не делаю, зарплата маленькая… зато книжек полный шкаф… интеллигент, понимаешь! Еще бы Данте с иллюстрациями Доре… а Ташевская… она добрая вообще-то… у Лели… просторный взгляд. Можно так сказать? И напряженный рот — всегда чуть подрагивают губы от невысказанного! Ну и насочинял!..

Он повернул за угол и вошел в длинную, глубокую улицу, горловиной обращенную на запад, к туче. По улице шел потоком ветер и пахнул снегом. Ползли по асфальту листья, настороженно замирали вдруг, словно прислушиваясь, и прятались под брошенные у панелей автомобили.

— Будет снег… в детстве трудно было… теперь сам начальник. Тишкин в дурдоме! Туда и дорога!

Сам бы от него не избавился, характера б не хватило…

Бледное солнце застряло прямо перед ним на крыше в ажурной решетке рекламы, пустило вдоль улицы отдельные слабые лучи. Кое-где на фасадах замигали открытые форточки да засияли в сумерках лужи.

— Какая же у меня роль? Альтруист? — он опять развел руками, и редкие встречные оглядывались, улыбаясь. — Что есть мое достоинство? Живу ли до некоего момента истины, ради которого и нагорожено вокруг это все: дома, деревья, люди? Чепуха!.

Далеко еще было до конца улицы, но Ржевский не спешил. По субботам его никто не ждал.

У своего подъезда Ржевский увидел Лелю.

Психиатр Макар Макарович прибежал на работу, вытянул из кармана длинный и мятый, как бинт, лист и прочитал записанное на нем:

— И это тоже ваш сын написал? — равнодушно спросила ординаторша Марина Васильевна — черноволосая бледная девушка с огромными безжалостными глазами. Она держалась прямо и задирала подбородок.

— Он! А как же?! — Макар Макарович ткнул толстым пальцем в историю болезни: — А вот и Тишкин, что ночью-то поступил! Смотрите, должность-то у него: «заместитель руководителя коллектива»! Очень прилично! Сам его смотреть буду.

— В дневнике про него пишут, — Ирина Владимировна (другая девушка — доктор — тощая блондинка с лисьим личиком и голубым взглядом) с трудом приоткрыла пальчиками-косточками «Тетрадь наблюдений» форматом с половину двери. — Вот: «Тишкин с часа поступления спал плохо, контактировал с больным Махорским, ударил больного Александрова, считает себя шизофреником, вместо портрета Бехтерева видит, как говорит, голую женщину, от чего плачет».

Макар Макарович нажал кнопку:

— Новенького мне давайте!

В кабинете, неуютно освещенном из-за темной погоды десятком мигающих люминесцентных ламп, помещались три стола, три стула и три шкафа и все это было переплетено и укутано дикорастущими, цветущими, сохнущими домашними лианами, плющами и бобами. В зарослях тикали часы, шуршали жуки и вскрикивала радиоточка. Иногда казалось, что там прячутся папуасы. На стенах — произведения пациентов: тоскливый, слезами размытый весенний пейзаж, другой пейзаж — безлюдная, бесконечная улица. Сквозь заросли еще глядел воющий волк и просвечивали голубые зубы голой ведьмы. Ничего веселого.

В кабинет пропустили Тишкина.

«Ишь! Физиономия-то! Порода! Кастильский монах прямо! Длинное лицо, длинный же, тонкий нос. Наружные углы глаз опущены».

«Ишь! Психиатр! Жирный, лысый. Глазки хитрые. Этот берет!»

— Здравствуйте! К вам?

— Да! Меня зовут Макар Макарович.

— Очень приятно! Я очень внимательно вас слушаю!

— Василий Яковлевич, ваши жалобы. Жалобы на здоровье есть?

— Видите ли… ммм… меня оклеветали.

— И что же с вами от этого случимшись?

— Вы задаете вопрос… ммм… ироническим тоном. Это неэтично.

— Насчет тона вам показамшись. Все-таки ваши жалобы.

— В последнее время, только это очень серьезно в связи с тем, что меня оклеветали, у меня появились, ммм… видения.

— И что же стало видеться?

— Ммм… женщина.

— Одетая?

— Вы продолжаете издеваться над больным человеком?

— А вы над Бехтеревым? Нет, я уточняю. Итак, женщина?

— Именно! Мне виделась моя супруга. Она, если вас интересует, раздетая ничем не хуже. Она… ммм… казалось мне… бегала и летала.