Андрей Фёдоров - Желтый караван

— Передайте ему от меня, что он подонок.

— Ну? А его чего-то все уважают. Такое я передавать не буду, а ты очухаешься, сам передумаешь… заходи. Есть будешь? Как хочешь.

В надзорной палате — человек десять. Все вроде спят. Открыта форточка. Дыхание, сопение. Вялый, синий свет от ночника.

— Вот на эту. Сразу не спи, сделаю укол.

Лобов сел на койку. В дверном проеме (без двери) дремал на стуле санитар. На его лысине и плечах лежали синие пятна от ночника. Лица больных казались ледяными, белье — сугробами, со спинок коек свисали сосульки.

По коридору из бесконечной пустыни приближались шаги. Пришел медбрат со шприцем:

— Ложись на живот.

Сугробы. Синий свет.

Это и был девятый круг ада. Бездна для предателей. Белая пустыня под черным небом. Толща льда и тьмы.

Может, он просто боялся влипнуть вместе с теми? Или был лучше?..

Из сугроба поднялась синяя рука. Хватала, искала, чиркнула по решетке кроватной спинки, как по струнам. И бессмысленный, жалкий аккорд улетел в пустыню. Застывали в снегах синие лица…

Честный как карикатура. Карикатура на девятый круг.

Вдали постучали в дверь. Или был звонок? Медбрат мелькнул в проеме. Бесшумно улетел по коридору. Значит, нашли. На краю пустыни повторяли его имя.

Он помнил — это третий этаж. Значит, до земли не больше десяти метров. Рядом пустые койки. Три простыни — пять метров. С пяти можно прыгнуть. Можно прыгнуть и без простыней, но есть риск остаться живым. Тогда они будут глумиться еще дольше. Он не позволит…

Лобов нашарил и потянул с соседней койки простыню. Санитар совсем уронил голову, пуская от лысины синий блик на косяк. Шаги медбрата замерли.

Лобов вытянул еще пододеяльник. Медбрат возник в дверном проеме. Лобов лежал на спине и смотрел на него прикрыв глаза.

Можно еще было попытаться повеситься, но он может громко захрипеть и разбудить. Спасут.

Лобов вытянул третью простыню. Для этого пришлось встать. Его качнуло, и пол просел. В очередной раз мелькнул в дверях медбрат.

Под одеялом Лобов связал пять простыней.

Теперь у него было около трех минут.

Он встал, прошел к окну, волоча за собой толстый хвост из простыней. Влез на подоконник. Колени мягко колотили по стеклу. Пропихнул «канат» в форточку, кое-как привязал конец за шпингалет. Сам полез в форточку. Протиснулся и повис в пространстве снаружи окна. Палата исчезла за отражениями фонарей.

Он соскользнул с подоконника и поехал по простыне до первого узла. Потом — до следующего. Проплыло окно второго этажа. Потом Лобов повис в невесомости, ударился подбородком о подоконник, и все его тело охватили шуршащие когти…

Он вывалился из куста сирени.

Из окон над его головой столбами ударил свет.

Левую руку Лобов поднять не смог, но ноги шли и даже бежали. Впереди были еще кусты сирени, ветки рвали сломанную руку. Лобов подвывал от боли, но перевалился через штакетник, прорвался сквозь яблони к высокому забору, обрезавшему свет фонарей. На забор он смог залезть только потому, что кто-то забыл у забора железную бочку. Сел на заборе.

За садом пробежала белая тень. Горели уже три ряда окон. Лобов свалился на сторону, повис на целой руке и шлепнулся на асфальт.

Пустая улица была перед ним. Фонари горели с левого края, по правому шли кусты и заборы. Справа было темно. Лобов перебежал туда и понесся вдоль забора. Топот босых ног сначала отскакивал от заборов и стен, но потом Лобов вырвался куда-то на простор, под небо, светлевшее слева, и эхо исчезло.

Сзади все было пустынно. Провал улицы со слабыми звездочками огней над горизонтом. Лобов свернул в парк. Или на кладбище. Он, кажется, остался совсем один среди сырых веток, среди стволов, вблизи черных и словно облитых стеклом, а в нескольких шагах — уже серых и размытых туманом.

Кое-где шевелились птицы, вдруг падал лист. Или свинцовая капля отрывалась, летела и бесшумно уходила в землю.

Спокойно светлело слева над парком.

Лобов еще бежал, но неспешно. Он не сразу заметил, что туман местами исчезает, образуя дыры, что и в тишину, укрывшую его, проникают звуки: свисток вдали, прерывистый стрекот мотора, злое жужжание. На прогалине Лобов оглянулся. Отсюда был виден двор последнего из многоэтажных зданий. Двор, освещенный неуместным среди тонких сумерек грязным светом фонаря. Во дворе стоял человек. Лобов сразу понял, что человек видит его на прогалине. Точки глаз светились из-под шляпы. И стали сползаться тени. Всюду — ослепительные взоры соглядатаев. В омутах меж корней, в сердцевинах прозрачных кустов, из-за надгробий и решеток. За кладбищем появился и стал нарастать ритмичный перестук. За спиной оборвалось жужжание. Мигнула крыша автомобиля.