Андрей Фёдоров - Желтый караван

— Вы хотите сказать, что это был больной генетический, — задумался Игорь Владимирович, — но это не реактивный психоз? На ситуацию?

— Конечно, генетический! По структуре! Но я уже давно заметил, что какой угодно психоз, если еще не потерян контакт, частично можно коррегировать словом. Для этого не обязательно «входить в бред». Вы потом будете проходить это. Есть и такая методика. Я считаю, что обычное доброе слово даже в таких случаях играет роль. Мы же люди. Ждем доброты.

Лобов поднялся впереди санитара по казенной лестнице, по грубым ступеням мимо стеклянных закрашенных дверей с выскобленными в краске окошками-«глазками», мимо огнетушителей на площадках, на головах которых черные ручки были похожи на уснувших ласточек.

Трудно, даже, пожалуй, невозможно, взять да в обыкновенном здании наставить по большим комнатам койки, уложить на них несколько десятков храпящих, но только притворяющихся спящими мужиков, пустить по коридору голого, улыбающегося гражданина… вернее, все это возможно, но… только ради того, чтобы некий Лобов позволил себя тихо убить? Такое придет же в башку!

Лобов шлепал теперь по пахнущему сырым деревом, промытому коридору. Он недаром подсмотрел в приемпокое в приоткрывшуюся дверь, что и без него, и не зная, что он подсматривает, говорит с какой-то сумасшедшей розовый, седой доктор, меряет ей тоже давление… добрые глаза у этого седого. Но опасность не ушла. Теперь Лобов думал, что сильно обалдел от страха, от тревоги и много лишнего приплел… но основания для страха конечно же были. Здесь, в больнице, его не найдут, не достанут. Пока, по крайней мере на сегодняшнюю ночь, он от них спрятан.

Лобов стер подошвы, саднило в паху, болели пятки. Вспомнил ту женщину в метро. И ее совет лечь на мягкое…

Шустрая дамочка появилась в коридоре. Вся топорщилась, мигала ноготками, зубами, серьгами, черной, словно лаком покрытой, головкой:

— Ага! Этого привели!

— Тут три укола, строгий надзор, — медбрат встряхивал, раскрывая одной рукой историю болезни, другой — показывая на дверь в палату, — сюда!

— Потом! Потом! Потом! Давай его ко мне!

В маленьком кабинете, под зеленым абажуром сияла черная с серым отливом икра на бутербродах, распластались полированные, просвечивающие ломти красной рыбы, стояли зеленые банки с голландским пивом, красный чай в высоких стаканах.

— Садись-ка! Вон! Оголодал?! Выпей, закуси! Рыбка хороша!

Алла Ибрагимовна запрыгнула в кресло напротив. От нее скакали искры — от камней, перстней. Отразившись в полированном столике, она превратилась в пиковую даму. Красное, черное. Вся в огнях.

— Так вот ты где работаешь?! Ну?! Слушай меня! Так ты же мне нужен, как черт! Чего там у тебя? — она пробежала направление и запись седого доктора. — Да ты инженер! Это дело! Пей! Чего глядишь?!

— Я хочу спать. Я устал. Я целый день, даже больше, бегал.

— Все! Прибежал! Да ночь-то еще! До утра-то! А как же мы! врачи?! Так вот и бегаем до утра! Хужей тебя, что ли? Хлопай пивка! Ешь! Что там у тебя? Бегаешь от кого, что ли? Это что? Серьезно?

— Да.

— А что натворил? Налево небось пихал «тюльпанчики»-то?!

— Я?

— Ну?! А чего ж?

— Я? Они же воруют. Я не стал подписывать, во-первых. Вы не поняли.

— Ну?! Ну-да, ну-да, конечно! Они в новые дома вместо «тюльпанов» могут списанную технику? Так? А ты? А ты не можешь?

— Я?

— «Я», «я»! Ты что?! На них написал?! Ну, ты даешь! А сам-то? Дотащить не смог? Не загнал налево ни одного? На унитазах сидел и ничего? Заперло? Да ты врешь! Смеешься! Я же вижу! Ну?!

Лобов смотрел на нее поверх ядовито-зеленого абажура.

— И на них написал? Сам не смог, так на них написал? Да-а! Бывает!

Лобов смотрел на нее поверх абажура.

— А ведь, и правда, видать! Чего же ты теперь ждешь?!

— Следующей станции.

— Ты смотри! А ведь это неизлечимо! Вон ты из каких!

Она потемнела, погасла.

— Значит, договариваться с тобой… ну, смотри, коли так!

— А что?

— Да так. Вот придут за тобой обиженные-то, а я им двери открою… Да шучу, шучу! Никто не придет. Подлечим кое-как!

— Я не хочу больше с вами говорить!

— И банкой по балде сейчас врежешь? А чего? Ты можешь! Интеллигент! Мишка!

Вошел медбрат.

— В надзорную. Сделай, что Николай Максимыч там назначил. Ну, кладут! Черт-те кого! Не люди, обезьяны!

Лобов вышел впереди медбрата в коридор.

— Вон туда.

— Вы, — обернулся Лобов, — передайте этому врачу в приемпокое…

— Николаю Максимычу? Вроде он дежурит?