Наталия Костина-Кассанелли - Я знаю, как ты дышишь

Катя вздохнула и закрыла глаза. Отвечать или препираться было бессмысленно. Кроме того, она так ничего и не вспомнила: ни с какой стати оказалась в том месте, куда ее явно никто не посылал, ни за кем пошла… или же за чем? И кто ее ударил? Мужчина это был или женщина? А-а-а… да, мужчина! Потому что тот, в стеганых штанах, кого она ошибочно приняла за небесного посланца, сказал: «Вот этим самым он ее и звезданул!..» Значит, это был он, а не она. Да, счастье, что на ней была шапка… а шишка все равно получилась здоровущая! Но томограф был лишним… явно!

— Тимка… я ничего не помню! — пожаловалась она и снова попыталась встать.

— Лежите, больная! — свирепо приказал он. — Не то я пойду за розгами! И вот эта женщина смеет утверждать, что томограф был лишним! Когда часто-густо такое, что упал, вырубился, потом встал и даже в поликлинику не пошел: авось само пройдет! А на следующий день уже упал не потому, что поскользнулся, а потому, что гематома в мозгах уже такая, что сделать ничего нельзя! И даже при операции смотришь на это и молишься: выскочи, выскочи! Потому что под дверью твоя беременная жена вся в слезах сидит! А ты, дурак, тут лежишь и, может, очнешься после операции, а может, и нет! А вдруг очнешься — и полный овощ! И не только ее не узнаешь, но даже забудешь, как в туалет ходить надо! И зачем!

— Тим!.. — в ужасе воскликнула она. — Тим, я больше… я больше не буду!

— Да в том-то и беда, что будешь! — Он скривился, словно ударился босым пальцем о кирпич, или кусок арматуры, или…

Да, что-то там было, куда она пошла… кирпичи? Арматура? Человек? Человек… с арматурой?!

— Тим, пожалуйста, — тихо попросила она. — Не расстраивайся… Тим… а… чем меня ударили?

— Не расстраивайся! Да ты просто безнадежный случай… Жить с тобой — все равно что на пороховом погребе! Не расстраивайся!..

У нее в голове что-то щелкнуло: наверное, ее ушибленный мозг так отреагировал на слово «расстраивайся», и она сказала:

— С любимыми не расставайтесь… — Это были какие-то стихи, но дальше отчего-то не вспоминалось, может, потому что Тим не дал ей вспомнить и буркнул:

— С любимыми не расслабляйтесь! Особенно с тобой!

— Тимка, — попросила она жалобно, — не надо так! Мне на самом деле ужасно плохо…

— Голова болит? — тут же забеспокоился он, и мягко потрогал ее лоб, и прикоснулся к нему губами, а заодно прошелся пальцами по ее щеке, словно слепой, которому тоже надо вспомнить… И его пальцы чуть подрагивали, и она слегка повернулась и прижала их к подушке. После чего он забыл, что собирался сердиться еще очень долго… и даже, может быть, вытащить из нее обещание перейти работать куда-нибудь в другое место… или совсем поменять профиль… А на что она могла все это поменять? Все, что только ее и занимало: чужие секреты, тайны, явные или скрытые преступления, хитроумные обманы, убийства, насилие, похищения… причем иногда даже неоднократные! — от всего этого у нее загорались глаза и она готова была бежать куда угодно, посули ей раскрытие тайны или хотя бы намек! Из которого она тут же, молниеносно сделает какие-то выводы, пусть сначала неправильные, но затем будет подбираться все ближе и ближе, пробовать одно решение за другим и в конце концов соберет весь пазл правильно… И она будет безмерно счастлива, когда решит головоломку. И ее глаза будут светиться так же, как и сейчас, когда она прижала его руку и ничего уже не надо было говорить… Именно головоломки — вот что занимало ее, и голово-ломки — его. Ух ты, что он придумал! Вот где, оказывается, они пересекаются так, что даже она пока не поняла! Он — специалист по починке голов, а она — по головоломкам! То, что один ломает, другой чинит! Сказать ей это сейчас, что ли? Нет уж! Скажет как-нибудь потом. Потому что сейчас ей нужно дать в полной мере ощутить вину… Да он чуть не помер, в самом деле чуть концы не отдал, когда ему позвонили по ее трубке и сказали, что женщина, в телефоне которой он записан как «Муж Любимый», валяется на каком-то хозяйственном дворе какого-то завода и ей только что дали по голове палкой! По той самой голове, которую он однажды уже спасал… И спас, и починил, но если по ней стучать палками неоднократно, это что ж может тогда получиться, а?!

— Не болит, а…

— Кружится?

— Всего понемножку, — наконец созналась она. — Немножко болит, немножко кружится… и тошнит совсем немножко. Чуть-чуть. Но только я ничего не помню с того момента, как вышла из дому… и даже раньше: как свитер надевала — он на мне был, да?