Вздохнув, она перевернула следующий лист и уже в который раз подпрыгнула от неожиданности. С тетрадной страницы на нее смотрело лицо профессора Ровенского. Было в выражении этого лица что-то суровое и очень неприятное. По крайней мере, таким Соня профессора никогда не видела. Рисунок сопровождался стихотворением:
В ярость друг меня привел — гнев излил я, гнев прошел.
Враг обиду мне нанес — я молчал, но гнев мой рос.
Я таил его в тиши в глубине своей души,
То слезами поливал, то улыбкой согревал.
Рос он ночью, рос он днем. Зрело яблочко на нем,
Яда сладкого полно. Знал мой недруг, чье оно.
Темной ночью в тишине он прокрался в сад ко мне
И остался недвижим, ядом скованный моим.
Это было одно из самых знаменитых стихотворений Блейка, но сейчас эти строки казались Соне отчего-то зловещими. Получается, что Саша Галактионов считал Ровенского врагом? Или он был врагом его отца, Галактионова-старшего? Но почему? Что связывало Сониного научного руководителя с ее соседями? Если они были знакомы, то почему за столько лет она ни разу не видела, чтобы Николай Модестович приходил к Галактионовым в гости? Но раз Санек его нарисовал, значит, все-таки приходил и, судя по одежде на рисунке, примерно весной прошлого года. Эту куртку с бархатными вставками Ровенский привез из Лондона, куда ездил (Соня в уме повспоминала даты), точно, в апреле прошлого года. И примерно тогда же, в апреле, она видела Бориса Авенировича и Санька в последний раз, когда они возвращались из магазина.
У Сони не было медицинского образования, но базовые знания по школьному курсу биологии имелись. В школе она училась хорошо, да и читала много. Судя по состоянию тел отца и сына Галактионовых, погибли она довольно давно, вполне возможно, что весной прошлого года. Получается, что произошло это почти сразу после того, как им нанес визит профессор Ровенский. От этой мысли Соне стало нехорошо.
Она нетерпеливо стала листать тетрадь дальше и с облегчением обнаружила, что визитом ее научного руководителя тетрадь не обрывается. Впрочем, в ней оказалось еще всего две записи.
Первая оказалась очень сложным рисунком, выполненным все в той же карандашной графике, что и все остальные, но отличавшимся более сложным сюжетом. Фактически это была картина, на которой мужчины и женщины спускались в глубокое ущелье в скале. И картина эта что-то Соне смутно напоминала.
Отложив тетрадь в сторону, она ринулась к своему компьютеру, включила его, открыла поисковик и защелкала пальцами по клавишам. Спустя две минуты на весь экран у нее был выведен рисунок, сделанный в начале девятнадцатого века Уильямом Блейком. Назывался он «Сошествие людей в Долину Смерти» и был до мельчайших деталей воспроизведен рукой Саши Галактионова. Под рисунком стояла, разумеется, стихотворная подпись:
Я перо из тростника
В то же утро смастерил,
Взял воды из родника
И землею замутил.
И, раскрыв свою тетрадь,
Сел писать я для того,
Чтобы детям передать
Радость сердца моего!
О какой такой радости мог писать Санек под иллюстрацией Долины Смерти, Соня не понимала.
На следующем листе, последнем из содержащих записи, рисунка не было совсем, зато посредине листа аккуратным, как будто торжественным почерком стояли очередные стихотворные строчки, принадлежащие перу великого английского поэта, кстати, как помнила Соня, при жизни считавшегося безумным. Совсем как Санек.
Перед часовней, у ворот,
Куда никто войти не мог,
В тоске, в мольбе стоял народ,
Роняя слезы на порог.
Но вижу я: поднялся змей
Меж двух колонн ее витых,
И двери тяжестью своей
Сорвал он с петель золотых.
Вот он ползет во всю длину
По малахиту, янтарю,
Вот, поднимаясь в вышину,
Стал подбираться к алтарю.
Разинув свой тлетворный зев,
Вино и хлеб обрызгал змей…
Тогда пошел я в грязный хлев
И лег там спать среди свиней!
Больше в тетради ничего не было.
* * *
Внутри что-то зудело и покалывало, словно душа чесалась. Такое состояние Феодосий знал и особенно не любил. Оно означало, что он что-то пропустил, оценил недостаточно серьезно, а значит, не принял мер, что впоследствии было чревато неприятностями. За двадцать лет, которые он занимался бизнесом, это ощущение возникало несколько раз и каждый раз приводило к крупным потерям либо денег, либо времени, либо нервов.
Зуд в груди появился и примерно за полгода до развода, а потом накануне известия о смертельной болезни отца. Позже Феодосий каждый раз анализировал, откуда появлялось противное ощущение в груди, и каждый раз приходил к выводу, что предвестники грядущих неприятностей были заранее, и он их подсознательно отмечал, вот только не обращал внимания.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу