Марина Болдова - Два сына одного отца

Иван повернул голову к закрепленному справа от подушки микрофону и позвал санитара. Немного подождал. «Что ж такое делается! Опять никто не торопится! Разбаловала персонал Игнатьевна, никакой дисциплины!» — подумал он с недовольством.

В палату, запыхавшись, вбежал санитар.

— Что не торопимся, солдатик?

— Извините, товарищ подполковник, виноват. Что могу сделать?

— Позови врача.

— Антонину Игнатьевну? Извините, не могу.

— Что еще?

Санитар замялся. Волновать больных было строжайше запрещено. А как объяснить, почему врач не может подойти? Только соврать.

— Она… Ее вызвали. К главврачу, — нашелся он.

— Врешь, — сказал, как припечатал, Дубенко.

— Ей-богу! То есть так точно, вру. — Санитару вдруг захотелось задеть этого подполковника. Он терпеть не мог хамов, особенно таких, при чинах. Даже лежа пластом, этот мент умудрялся всех «строить».

— Ну!

— У Антонины Игнатьевны был приступ. Сердце. Она совсем себя не бережет, — добавил он неожиданно.

— Когда? — Ивану показалось, что у него похолодели руки.

— Полчаса назад. Сейчас она в палате. — Санитар не рад был своей откровенности. Реакция Дубенко его поразила. Видно было, что тот расстроен, растерян и ему действительно плохо от этого известия. Приписав это чистому эгоизму, как же, личный врач заболел, он поспешил успокоить Дубенко:

— Не волнуйтесь, вами займется другой доктор.

— Да пошел ты, — Дубенко отвернулся. Слезы, подкатившие к глазам, были и для него самого неожиданностью, и он никак не хотел, чтобы санитар заметил их.

— Слушаюсь, — санитар быстро вышел из палаты.

«Вот она, расплата. А чего ж ты хотел, Дубенко? Нельзя безнаказанно так долго не любить никого. Что ты готов взять с собой туда, в мир иной? К гробу багажник не приделаешь! Кто тебя любил, убогого? Никто. Сулико, будь она неладна, и то пользовала. Деньги на счетах для кого лежат? На сотни шикарных похорон хватит! Кому они еще нужны, деньги твои? Да, есть брат. Егор. Живет в коммуналке, наверняка на одну зарплату. А ты уверен, что возьмет у тебя хоть копейку? Нет, ты как раз не уверен в этом. Отца, этого урода, обеспечил до конца его дней. Только не оценит он того, ума давно лишился, Бог его и так наказал. Или наоборот, милостью одарил: осознавать свое бессилие — вот истинное наказание. Только ты за жизнь зацепился, она же, Антонина, тебя к свету потащила, словно на аркане! И тут — бац! Получите — с братом черт-те что происходит, Антонине плохо! Выходит, ты тоже руку приложил, чтобы ее угробить. Как орал, унижал! А как жить без нее будешь, подумал? Ведь давно ж понял — твоя это женщина, твоя! Потому и злишься. Здоровым-то ради нее захотелось стать… Как это она тогда его спросила? Хочет ли он стать мужчиной? Хочет, еще как хочет! И чтобы она, Антонина Игнатьевна, в этом становлении принимала самое непосредственное участие! И чтобы от вида ее обтянутого халатиком тела не только голову туманило, а и… Но встать нужно сначала хотя б на ноги. Да чтоб руки слушались. А как без нее у него получится? Да никак! Что делать-то теперь?..» — Иван устало прикрыл глаза. Не было ни злости, ни отчаяния. Тупо било в висках, слезились глаза. Мерзкий солено-кислый комок стоял в горле. Не было сил ни сглотнуть его, ни убрать усилием воли. Иван понимал, что этот ком состоит из стыда и страха. Стыда за себя — страха за нее. «Если я все это чувствую, значит ли это, что я жив?» — задал он себе вопрос. «Жив — жив — жив…» — крутилась в его голове заезженная пластинка.

Валентина Прокофьевна вертела в руках именной пистолет мужа и силилась припомнить, когда в последний раз его видела. И не могла. Ей казалось, он лежал на своем месте всегда, и вчера, когда она вытирала пыль. Стоп! Залежи в ящиках стола разбирала месяц назад — вынула коробку с оружием, выбросила кучу мелких бумажек из самого ящика, протерла внутри влажной тряпкой и положила коробку на место — но не открывала! Лежал, не лежал там пистолет — неизвестно. А теперь он у дочери под подушкой… Но зачем Лерке отцовское оружие? Она и стрелять-то толком не умеет. Романов, правда, пытался водить в армейский тир, но сам же потом со смехом рассказывал, как Лерка визжала при каждом выстреле! Если взяла оружие — что-то задумала? Или уже?.. У Валентины Прокофьевны от страха екнуло в груди. «Где Лерку носит? И что я хочу у нее выяснить? Зачем взяла пистолет? Так она мне и сказала! Надо все ж позвонить Егору. Петр может приехать и не сегодня, а нужно что-то срочно предпринимать». Мысль о зяте придала ей сил. Она протянула руку к телефону и хотела уж набрать номер, как мобильный зазвонил сам.