Константин Веснин - Приют горного странника

— Вижу, у вас на руке компас? — Елизавета Капитоновна посмотрела на круглый диск, матово поблескивающий на левом запястье Павла Ивановича.

— Подарок жены к шестидесятилетию. Моя давняя мечта, — он приподнял руку и повертел запястьем. — В одном корпусе и ручные часы, и компас, и показатели температуры, влажности, давления. Незаменимая штука в путешествиях. Дорогая, но безотказная и точная. На солнечных элементах, достаточно дневного света, и она будет работать при любых температурах.

— Еще кофейку?

— Давайте, не откажусь. Похоже, я последний соня, не ушедший еще в горы…

— Первыми позавтракали и ушли на вершину хребта наши молодожены. Инесса Львовна сказала, что еще не решила, куда пойдет.

Павел Иванович понизил голос:

— Мне бы незаметно выйти, а то… сами понимаете, общество художнику ни к чему.

— Я вас прекрасно понимаю, Павел Иванович.

Поблагодарив Елизавету Капитоновну за завтрак, Павел Иванович в самом радушном расположении духа неторопливо поднимался по лестнице. В этот момент, в холле показалась Инесса Львовна. Взбитые волосы ниспадающей копной закрывали почти половину лица. Увидев Павла Ивановича, она радостно воскликнула:

— Доброе утро! Как мы случайно встретились. Определенно вы уже наметили, куда пойти за очередным творческим вдохновением?

Павел Иванович растерялся и уже собирался сказать что-нибудь неопределенное касательно своих планов, как дверь еще одного номера распахнулась. Постукивая палкой, в холл вышел Дормидонт Нилович:

— Што за сход? Пошто меня-то не кличите? — покряхтывая, дед прихорашивал ладонью спутавшуюся бороду. — Шибко хорошо солнце-то светит. Знатный денек обещат. Я вот гляжу, вы куды-то навострились?

Инесса Львовна резко повернулась к своему номеру. Павел Иванович, оказавшийся в эпицентре драматической встречи, был удивлен поведением Дормидонта Ниловича. Дед, проявив удивительную подвижность для своего возраста, метнулся в сторону Инессы Львовны и широко раскинул руки, намереваясь поймать ускользающую от него женщину.

— Ты, краса-девица, обожди маненько… ты прости меня старика-то… Ну, поиграл я давеча-то, пошутил… — дед замялся, задвигал бровями, собираясь еще что-то вымолвить, но Инесса Львовна, изогнувшись, юркнула в просвет между рукой Дормидонта Ниловича и стеной холла, визгливо крикнув на ходу:

— Мне не нужны ваши извинения! Не хочу вас видеть!

Дверь ее номера с шумом захлопнулась. Дормидонт Нилович махнул ей вслед рукой:

— У-у, баба-зараза! Хотел ей еще чаво сказать, да што тут кажищь… шибче ветра убежала-то егоза-дереза! Эх, грехи наши… Ты, добрый человек, коли не поспешаешь, присядь на чуток, дай старику слово молвить…

Ноги Павла Ивановича бежали впереди его планов, но дед крепко сжал ему руку, и художник вынужден был присесть вместе со стариком на диван.

— Я тебе вот што скажу, — дед доверительно положил свою руку поверх руки Павла Ивановича. — Кабы не видал, што ты — добрый человек, дак смолчал бы. Мне сердце говорит. Я завсегда так сяду… ну шоб ты пуще понял, так энто ежели уши заткнуть и глаза затворить. Да токо это тебе, а мне не надобно. Вот, сяду так, все мысля отряну, и такая тишина, благодать на меня ниспустится… И вдруг как солнцем мне осветит, ясно вижу человека рядом, он как бы открывает мне свое нутро, душу свою, беды, заботы.

Дед затих, продолжая держать ладонь своей правой руки на левом запястье Павла Ивановича. Левую руку дед приложил к плащу в области сердца, глаза закрыл. Прошла минута, другая… Павел Иванович сделал небольшое движение рукой, старик вздрогнул, открыл глаза и заговорил:

— Ты посиди чуток, не ворочайся. Я тады скажу все, што вижу об тебе.

Опять воцарилось молчание. Только слышно было глубокое дыхание старика, да тиканье настенных часов. Своим запястьем Павел Иванович ощущал подрагивание руки деда. Он принял решение высидеть весь спектакль до конца и больше не тревожил Дормидонта Ниловича, не издав ни одного звука и не произведя ни малейшего движения. Сколько прошло времени, Павел Иванович не мог сказать. Его ухо уловило легкое поскрипывание какой-то двери. Он ожидал появления нового лица в холле, но дверь только скрипнула, никого не выпустив наружу.

Наконец, Дормидонт Нилович вздрогнул, как бы проснувшись, приоткрыл глаза, на несколько мгновений задержал взгляд на замершем в нетерпеливом ожидании Павле Ивановиче. Они еще посидели, храня неподвижность, затем старик убрал свою ладонь с запястья художника.