Мишель Бюсси - Я слишком долго мечтала

А сейчас дверь открыта и в доме стоит какой-то странный запах. Запах жавелевой воды. Под плоскими подошвами моих туфель хрустят крошечные осколки стекла. И какие-то странные искорки поблескивают на стенах, на полу, на стульях и даже на диванчике, где Оливье ждет меня. В гостиной – если не считать этих удивительных блесток – полный порядок.

Обычно, когда я возвращаюсь, Оливье обнимает меня.

А сейчас я долго стою, пытаясь понять причину его молчания, и только спустя несколько секунд замечаю пустоту на полке, прямо напротив меня. Десятки снежных шариков исчезли.

Подхожу ближе. Невидимое стекло хрустит под ногами при каждом моем шаге, вспыхивает искорками на паркете.

Оливье не дает себе труда встать. На столике перед ним стакан и бутылка «Перье». Он говорит – спокойным, слишком спокойным тоном:

– Где ты была, Натали? Я звонил твоим подругам. Их не было в Барселоне. Их не было с тобой. Так где же ты была, Натали?

Вот идиотка! Как же я могла не предупредить подружек, хотя бы Фло! Мне даже в голову не пришло, что он вздумает их расспрашивать. Я мгновенно покрываюсь холодным потом. Эх, почему мне не шесть лет. В такой же ситуации, застигнутая за крупной шалостью, я бы виновато понурилась, попросила прощения, и все было бы забыто. Но мне тридцать три года, и эта провинность даром не пройдет. Такую глупость мне никто не простит. Да это не просто глупость, тут вся жизнь висит на волоске.

Оливье задает вопросы – спокойно, сдержанно, не ожидая ответов:

– Кто это? Я его знаю?

Теперь мне понятно, что это за блестки и стекло на полу. Так и вижу, как Оливье в отчаянии хватает шары и швыряет их в стену.

– Ты… ты решила меня бросить?

Я молчу, представляя себе, как он вымещает свой гнев на ни в чем не повинных стекляшках, а потом садится и ждет. Нет, сперва выметает осколки башен Петрония и Великой китайской стены, Всемирного торгового центра и Фудзиямы. Потом наводит порядок в комнате и ждет. Все обдумывает – и ждет меня.

– Малышка уже спит… Ты помнишь, мы с тобой решили завести второго ребенка. Боюсь, теперь это уже не актуально.

И он отпивает воду из стакана. Ох, лучше бы он был пьян и сидел перед пустой бутылкой из-под виски. Он поднимает на меня голубые глаза:

– Ты же знаешь, я люблю тебя.

На минуту мне кажется, что стакан в его руке сейчас постигнет та же участь, что мою стеклянную коллекцию. Рука Оливье дрожит, но он старается не показать этого.

– Я никогда не удерживал тебя, Натали… Никогда. Не запрещал тебе покидать дом. Никогда…

Боюсь не справиться с подступающими слезами, боюсь не устоять на ослабевших ногах. Но меня спасает шум на втором этаже, неясный шорох. Лора?

Взбегаю по лестнице. Моя малышка сидит на краешке кровати, прижав к себе любимую куклу Кашу́.

– Я слышала, как ты приехала, мама. Хотела тебя встретить, а папа сказал, что я слишком устала.

Вынимаю из ее рук Кашу и крепко обнимаю дочку, борясь с желанием никогда больше не разжимать объятий. И шепчу ей на ухо:

– А у меня для тебя сюрприз.

Стеклянный шар! Саграда Фамилия. Едва удерживаюсь, чтобы не сказать Лоре: «Спрячь получше и не показывай папе, а то он найдет его и разобьет», но вовремя осознаю, как это нелепо. Я никогда не смогу разлучить Лору с отцом.

– Ну а теперь давай спать.

Моя малышка еще раз встряхивает свое сокровище и засыпает почти мгновенно, еще до того, как золотистые хлопья опустились на башни крошечной каталонской базилики. Я выхожу на цыпочках, растерянная, потрясенная до глубины души.

Спуститься по лестнице. Десять ступеней. Как бы мне хотелось простоять на каждой из них целый час. Или день. Или год. Сколько времени нужно, чтобы выбраться из колодца, в который я упала? Я никогда не смогу жить без Лоры. А Лора никогда не сможет жить без своего папы. Но даже если мы дойдем до развода, если нам придется терзать друг друга перед судьей, я никогда не добьюсь – при своей работе стюардессой, при своем проклятом расписании полетов, – чтобы дочь оставили мне.

Две ступеньки.

Оливье – образцовый муж, а я – порхающая жена.

В глазах всех окружающих. Даже в своих собственных.

Значит, либо остаться, либо потерять все.

Все… кроме Илиана.

Пять ступенек.

Илиан… Четыре дня и три ночи в моей жизни. Что это – метеор? Случайный эпизод, после которого нужно поставить точку, а время сотрет все остальное? Через год, через десять или двадцать лет я, наверно, буду спрашивать себя: а вправду ли я пережила те мгновения или они – плод моей фантазии? И тогда, глядя в зеркало прошлого, я признаю, насколько смешна была та влюбленная Нати, сходившая с ума по едва знакомому человеку. И через много лет, сидя за бокалом кампари на диване рядом с Оливье, спокойная, рассудительная Нати будет со смехом вспоминать вместе с ним те несколько дней, когда она была готова его бросить, когда их дом затрещал и зашатался. Но выстоял.