— Вали отсюда, корешок, — неожиданно резко крикнул Седой, — видеть тебя больше не могу, благодетель. — И отвернулся.
— Ну что ж, — Митя неторопливо поднялся. — Пойду я, пожалуй. Не получается у нас разговора. Думал, порешим все без лишнего шума, обсудим, а ты за пистолет хватаешься. Так у кого нервы слабые?
Митя двинулся к дверям.
— Погоди-ка, — окликнул его Седой. — А что, твои цыганки всерьез забегали? Значит, правильно я понял, что их пронять сможет? Теперь можно и душу ихнюю пощупать, раз она травы требует…
— Оставь это, Седой, шутить они не будут. Дело не в траве, которую ты у них взял. Жизни ты у них отнимаешь, а этого простить никак нельзя.
— Значит, ихние жизни такие дорогие, а наши копейки не стоят? Что же за такие особенные у них жизни?
— Этого тебе не понять. Ты — волк одинокий, а они в стае ходят. И каждый в этой стае ценится.
— Так ты ведь тоже одинокий волк, Митя, или не знаешь?
— Знаю. Но обо мне другой разговор. И сейчас не о том думать надо.
— Ладно, Митя, иди, я подумаю над твоими словами.
Хлопнула дверь. Седой налил себе водки и выпил.
— Что думаешь, Леха, обо все этом?
— Пришить его надо, Седой, — угрюмо ответил Леха. — Хоть и друг он тебе и нет на нем вины никакой, но сейчас цыгане могут его заставить нас продать.
— Угадал ты, Леха. Редко угадывал, а сейчас угадал. Много хлопот с Митей. Но все же он пришел предупредить меня, а это уже кое-что. Хазу менять надо. Сейчас и уйдем. Забирай сумки. Уезжаем…
Вечером в ресторане, где собирались блатные, Леха напился почти до бесчувствия. Он пьяно обнимал Фиксатого и заплетающимся языком рассказывал:
— Умыли мы цыган с гитарами ихними. Здорово нагрели. Переполох у них.
— Чего плетешь? — Фиксатый вроде бы успокаивал Леху и в то же время внимательно слушал подвыпившего приятеля. — Приснилось тебе все. Помалкивал бы, а то Седой голову тебе оторвет.
— Ладно, молчу. — Леха пьяно улыбался, но продолжал говорить: — Мне-то что, Седой приказал. Я ему говорил, не надо, мол, дразнить цыган, а он ни в какую. Уперся, и все. Ну, мы с Костоломом и положили кое-кого. Теперь свалка началась.
— А что взяли-то, Леха? — допытывался Фиксатый.
— Да наркоту.
— Иди ты. И много?
— Ого! — Леха пытался приподняться и не мог. — Две сумки.
— Где же они? — Фиксатый настороженно вглядывался в Лехино лицо, пытаясь понять, врет он или правду говорит. Но Леха уже очухался.
— Тебе-то что?
Леха приподнялся и, спотыкаясь, побрел к дверям. Оглушительно гремела музыка, и хриплый голос старательно выводил:
…на берег Дона, на листья клена,
на твой заплаканный платок…
Леха махнул рукой.
— Черт с ними, убьют так убьют. Все равно жизни нет…
В ту же ночь цыгане узнали, кто взял наркоту и кто пришил Пернатого. Больше Леха и шага не мог ступить без постороннего глаза. А о том, кто из своих продал место и время встречи «товара», был разговор особый. Утром собрался крис.
— Вот что, ромалэ, — сказал брат Пернатого, — с травой вы сами разбирайтесь, а жизни Лехи и Костолома — мои. И вы не сомневайтесь, я сделаю то, что надо.
— Кто ж тебе не верит? — сказали ему. — Сделаешь что полагается. Но сначала надо узнать, где трава. И потом, гниль среди нас завелась — это проблема.
— Какая же в этом проблема? — ответил брат Пернатого. — Леха на бегах играет. И кое-кто из цыган там ошивается. Здесь концы надо искать. Возьму и это на себя.
— Ладно, давай, — сказали ему. — Верим тебе. Не торопись только.
— Тут вот еще что, — вступил в разговор старый цыган Филин, — к Седому ниточка должна привести. Не иначе как у него «товар». Не доверит он его никому. Последите за Лехой, раньше времени не убивайте. И дело это от Мити в стороне держите.
— Почему, Филин? — спросили цыгане.
— Нипочем не отдаст он Седого, чую. Это его последняя сцепка с жизнью. Хоть и мучает его Седой, и ищет Митя выхода из всего этого, но головы Седого нам не отдаст.
— На крис его поставим, — зашумели цыгане.
— Не ром он, что с него взять?
— Среди нас, значит, по нашим законам и отвечать должен, — сказал Филин.
Воцарилось молчание. Вошел Митя.
— Не нашел я общего языка с Седым, ромалэ, — сказал Митя. — Судите меня!
Филин подошел и положил правую руку на плечо Мити.
— Ты подчинишься решению криса? — спросил он.
— Да, — ответил Митя, — я приму все, что вы решите. Иной доли нет для меня.
— Шукар [30] Шукар — хорошо (цыг.).
, — сказал Филин. — Сегодня в полдень приедет барон, и мы соберемся.
Читать дальше