Ирина Зарубина - Без прямых улик

Вообще, подобным образом у нее заканчивались в последнее время почти все дела. Добирались до какой-то определенной грани, за которой вступали в действие совсем другие законы. Кто-то кому-то позвонил, что-то сказали в новостях, вышла какая-то статья в газете. Все это очень напоминало «Алису в стране чудес», где никак не удается вымыть посуду, потому что постоянно «время пить чай».

— Брось это занятие, — сказала Дежкина Ирине, которая не переставала писать.

— Почему? — Калашникова подняла голову и удивленно посмотрела на Клавдию.

— По кочану. — Дежкина впервые приветливо улыбнулась этой девице. — Давай мы лучше с тобой чайку попьем с пирожками, а то я тоже не обедала еще.

— Да нет, Клавдия Васильевна, я же до завтра не успею. — Ирина опять склонилась над протоколами.

— А и не надо. Брось вообще… Послезавтра в ФСБ уплывает.

— В ФСБ? — Ирина, похоже, была разочарована. — Оно же уже почти раскручено. Почему в ФСБ?

— Я же сказала — по кочану. Ты же вроде МГУ закончила. Вроде в России живешь…

— А при чем тут МГУ? — Калашникова отложила ручку в сторону.

— Ну как почему. Глупых ведь туда вроде не принимают. А в России все быстро умнеют. — Дежкина усмехнулась. — Ты ведь дело пролистала, перед тем как выписки делать? Фамилии все прочитала?

— Понятно. — Ирина захлопнула папку с делом и отбросила ее на другой край стола. — И часто это у вас?

— Какая разница? — Клавдия вздохнула и пожала плечами. — Достаточно того, что это есть.

— Как это, какая разница? — Опять не поняла Ирина.

— Так. Какая разница, сколько человек ты укокошил, пять, или сто.

Все равно убийца. Нет, конечно, лучше, если всего пять, но так или иначе ты уже не нормальный человек. Так и здесь. Какая разница, сколько ублюдков мы прикрываем, одного или пятерых. Уже все равно замазаны. Так что беги, сполосни чашки, будем лучше чай с пирожками пить. Ничего, что я на «ты»?

— Отлично! — с энтузиазмом воскликнула Калашникова.

— И будем это дело оформлять для передачи.

— Да-а, веселенькая перспективка. — Ирина выбралась из-за стола и достала из тумбочки чашки. — Лучше уж действительно чаю попить.

Когда она ушла, Дежкина вынула из кармана пальто фотографию старухи Редькиной и сняла телефонную трубку:

— Алло, дежурного по городу мне. Это из Московской прокуратуры беспокоят. Кто у нас, кстати, сегодня дежурный?

— Майор Стуков, — бодро ответили ей. — Даю.

— Ну здравствуй, Федор Михалыч. Как жизнь? Это Дежкина тебя беспокоит.

— А-а, Клавдия Петровна, привет, привет.

— Васильевна, — поправила Дежкина и присела на край стола. — Стареешь, товарищ майор, Васильевна я.

Как-то приятнее разговаривать по телефону сидя не в кресле, а почему-то именно на уголке стола. Она уже не раз замечала за собой, что во время разговора встает и пересаживается из кресла вот сюда.

— Это ты стареешь, Васильевна. Потому что я Иваныч, а не Михалыч. Ладно, давай, выкладывай, что у тебя ко мне. Ведь не про возраст поболтать позвонила.

— Не про возраст. — Дежкина глянула в зеркало. За это «стареешь» Стуков еще ответит. — Слушай, Михалыч-Иваныч, я вот чего звоню — можешь в общегородской одного человека объявить?

Тихонько вошла Калашникова, аккуратненько поставила чашки на стол и отошла в сторонку, чтобы не мешать.

— Ну-у, начинается! Ну вот взяла бы да хоть разок позвонила, чтобы я снял с розыска, сделала бы старику приятно. Так ведь нет, всем только разыщи.

— Значит, тебе теперь вот таким образом приятно можно сделать? — засмеялась Клавдия. — Хорошо, будем знать. А если серьезно? Очень нужно.

— Ладно, присылай, что с тобой поделаешь… — тяжко вздохнул майор Стуков, как будто теперь ему самому нужно этого человека разыскать. — Кто он хоть? Замочил кого-нибудь или от жены ушел?

— Не он, а она. — Клавдия продолжала вертеть в руках фотографию старухи. — Соседка… моя. Три дня назад из дому ушла и не вернулась.

— Ну муж побил, вот и не вернулась! — Воскликнул Федор Иваныч. — И из-за этого в розыск? Да у меня, знаешь…

— Не муж это! — перебила его Дежкина. — Никакой не муж. Ее муж уже давно в могиле. Она просто склеротичка, вот и все. Забывает, как ее зовут, где живет. Несколько раз уже такое бывало.

— Сколько ж ей лет? — поинтересовался Стуков.

— Восемьдесят шесть.

— А она одна живет или с детьми?

— С детьми.

— Так пусть они в свое отделение пойдут.

— Федь, ну ты ж знаешь! — вздохнула Клавдия. — Раньше, чем через неделю, не возьмут. А в общегородской попадет только месяца через два. Она же старая больная бабка, бродит сейчас где-то по городу и не знает даже, как ее зовут. Ну что тебе стоит?