Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Ну неужели нет, в самом-то деле!

Тем более и задумки имеются, и Тарасюк, получив кафедру, ко всеобщему удовольствию свалил из больницы.

Ордынцев прилег на диван и закрыл глаза. Для начала хорошо бы узнать, сохранились ли чертежи, которые они делали с Михальчуком, или родственники отнесли их на помойку. Страшно ругая себя за разгильдяйство, Ордынцев поехал на работу, ибо точно помнил, на каком именно клочке бумажки у него был записан телефон Михальчука и где этот клочок должен лежать. Обладая хорошей памятью, Ордынцев редко пользовался записной книжкой, но поскольку Михальчук умер год назад, номер его, понятное дело, забылся.

Как ни странно, но заветного обрывочка в ящике стола не обнаружилось. «А путь в науку-то тернист», – ухмыльнулся Ордынцев и полез в шкаф, где в самой нижней секции валялись журналы поступлений, которые старшая сестра ленилась сдавать в архив. К счастью, журнал за прошлый год был еще на месте, и Ордынцев довольно быстро нашел данные Михальчука. Телефона, правда, не было, только адрес, и, немного поколебавшись, Ордынцев собрался в гости, рассудив, что если и пошлют подальше, то можно потерпеть ради науки.

Сын Михальчука, крепкий лысый дядечка лет сорока, сразу его узнал и даже не слишком удивился:

– Владимир Вениаминович, какой приятный сюрприз, – воскликнул он, радушно поводя рукой с зажатым в ней половником, – заходите, заходите.

Ордынцев ступил в стандартную малогабаритную квартирку, скромную, но удивительно уютную.

Впустив его, хозяин быстро убежал в кухню, и в открытую дверь Ордынцев видел, как тот, облаченный в кокетливый фартук с подсолнухами, вдохновенно мечется возле плиты.

– Я на минуточку, – прокричал Ордынцев ему вслед, – и по делу.

– Ничего не знаю, вы должны остаться обедать. Я создаю шедевр!

– А, ясно, – Ордынцев стал снимать ботинки, но тут из комнаты вышла полная женщина и сказала, чтобы проходил так.

– Неудобно…

– Все в порядке, у нас ковров нету.

Ковров действительно не было – ни на полу, ни на стенах.

– Вы извините, что я вас потревожил в выходной день, но у меня к вам дело такого рода…

Ордынцев откашлялся, подыскивая такую формулировку, чтобы не огорчить этих приятных людей, если окажется, что они выбросили чертежи, но тут в комнату заглянул хозяин и сказал:

– Все готово, прошу к столу.

Ордынцев снова стал отнекиваться, но его никто не слушал, и он занял почетное место во главе маленького кухонного столика.

Заявленный шедевр оказался обычной картошкой с мясом, приготовленной на уровне больничной кухни, но Ордынцев, покатав картошку во рту на манер старого вина, закатил глаза и сказал, что это восхитительно.

Жена засмеялась, а вслед за ней и муж.

– Да ладно вам! Вот всегда так! Танечка между делом тяп-ляп – и произведение искусства, а я полдня потрачу на шедевр, а на выходе серая и пресная субстанция.

– Такое не только на кухне происходит, – фыркнула Танечка.

– Нет, правда, очень вкусно, – сказал Ордынцев и заработал вилкой, потому что действительно проголодался.

Ему стало хорошо и спокойно, как будто дома, и вдруг подумалось, что он с женой тоже жил бы так, если бы она не умерла. Тоже бы смеялись вместе, и по выходным он повязывал бы фартук и кухарил, а Костя помогал бы ему, и они бы спрашивали: «Саня, что ты хочешь? Что приготовить тебе?», а жена бы смеялась: «Пока вы меня не вовлекаете в ваши игры, делайте, что хотите!»

Да, у него было бы так же, радостно, без изматывающих страстей, простое обывательское счастье. Может, кому-то оно и кажется мещанским и недостойным, а ему пришлось бы в самый раз…

После картошки жена накрыла чай, достала вазочку с печеньем, банку малинового варенья, каковое Ордынцев попросил ради него не открывать, но хозяйка все равно открыла, потому что весна и надо доедать старые запасы.

Михальчук-сын рассказывал, как тепло относился к Ордынцеву отец, как гордился тем, что внесет свой, пусть и скромный вклад в медицину, он даже взял в библиотеке учебник по травматологии и ортопедии и вообще, кажется, планировал долгое сотрудничество.

Ордынцеву стало мучительно стыдно. Получается, он не проявил деликатность, а наоборот, вроде как не исполнил последнюю волю человека. Пряча глаза, он пробормотал, что администрация категорически запрещала ему научную работу, но теперь ситуация изменилась, и будем надеяться, что через несколько лет в травматологии появится конструкция Ордынцева-Михальчука. Или даже Михальчука-Ордынцева.