Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

«Имею ли я право читать то, что писала сестра? Злилась бы она на меня?» – спрашивала себя Жасент, переполненная эмоциями. Растерявшись, с застывшим взглядом, она продолжала задаваться вопросами. Матильда вернулась довольно быстро, застав свою гостью в этом состоянии.

– Господин кюре валится с ног от усталости… Господи боже, если бы я не следила за тем, как он питается, от него бы сейчас осталась одна тень, да и только, – сказала она. – О чем же, моя красавица, ты хотела со мной поговорить?

– Я уже и не знаю…

– Да нет же, ты очень хорошо знаешь. Наверняка о сумке своей сестры. Это случайно не она, вот эта сумка, что ты прижимаешь к сердцу? Бедная моя девочка, у Жактанса Тибо длинный язык, да и Артемиз не отстает… Все любопытные Сен-Прима уже в курсе. Не расстраивайся, ты правильно сделала, что нашла ее.

Матильда присела возле девушки и с сочувствием посмотрела на нее своими черными пытливыми глазами.

– Отцу на это наплевать. Он отказывается слушать, когда я говорю ему о том, что меня волнует. Даже Сидони кажется равнодушной. Лорик стал бы на мою сторону, но он просто ослеп в исступлении…

Жасент замолкла: волей отца она была вынуждена хранить безмолвие. Перед ней стоял сложный выбор. В этот момент теплые крепкие руки Матильды сжали руки молодой женщины, которые все еще покоились на белой кожаной сумке.

– Я не могу заткнуть себе уши, когда люди сплетничают, но я никогда не выдавала чужих секретов. Может быть, расскажешь мне, что тебя беспокоит… Тебе это необходимо, иначе ты бы не бросила свою семью во время ужина, чтобы бежать ко мне.

Находясь в своем скромном жилище, Матильда тщательно подбирала слова, и даже голос ее звучал мягко, будто был окутан прозрачным туманом. С серьезным выражением лица, на котором словно была отпечатана мудрость тысячелетий, она нисколько не была похожа на ту язвительную старуху, рубящую правду с плеча, какой ее знавали в деревне.

– Я презираю ложь. Часто она сеет горе. Я была неправа, когда смолчала, Матильда. Теперь я в растерянности, я никому не доверяю. Могу ли я действительно на вас положиться?

– Иначе тебя бы здесь не было.

Грустно улыбаясь одними уголками губ, Жасент подробно рассказала Матильде все, что было связано со смертью Эммы, не опуская своего визита к Пьеру и отношений, которые он поддерживал с ее сестрой. Она призналась в том, что Эмма покончила с собой, рассказала о письме и о решении отца соблюсти внешние приличия. Матильда ни разу ее не перебила. Наконец прозвучали последние слова рассказа, в которых таилась безмерная печаль:

– Может быть, виноват Паком… Эмма говорила с ним. Значит, он видел ее еще живой. У меня есть своего рода доказательство: внутри сумка сухая, даже не влажная. То есть Паком взял сумку перед тем, как Эмма утонула!

– Нет, должно быть какое-то другое объяснение. Этот бедолага совсем не порочен и вовсе не жесток. Если бы он плохо обращался с девушками – это давно было бы всем известно. Несмотря на то что с виду он здоровяк, он все еще остается ребенком, невинным ребенком. Ты можешь мне верить: если бы он был плохим человеком, я бы точно это заметила. Боже мой… я не решилась тогда вам сказать, что Эмма была беременна. Я заметила это, когда готовила ее к положению в гроб. Едва заметная округлость внизу живота. У меня в таких делах глаз наметан. Там, где я раньше жила, я подрабатывала акушеркой.

– И вы можете поклясться, что на ней не было ни следов от ударов, ни синяков?

– Я не увидела ничего необычного.

– Почему вы не рассказали моей матери и Сидони о том, что Эмма была беременна?

– Эмма не была ни помолвлена, ни замужем. Твои родители и так достаточно пережили. Я не хотела усиливать их горе бесчестьем и позором покойной дочери. Однако сестра твоя была, конечно, девушкой непростой…

Призадумавшись, Жасент ответила не сразу.

В эти скорбные дни ее все чаще и чаще мучило странное ощущение: будто она совсем не знала Эмму, особенно в эти последние три года, которые сестра провела вдалеке от Сен-Прима.

– Я так злюсь на себя за то, что держалась с ней свысока тогда, в больнице, в пятницу вечером! Сидони проявила бы понимание. Она более снисходительна… И, возможно, тогда ничего бы не случилось.

– Сидони не испытывала по отношению к Эмме ни сочувствия, ни ревности, – тихо произнесла Матильда, мягко проводя рукой по щеке Жасент.

– Ревности?

– Когда вы с Пьером еще были помолвлены, я как-то встретила вас на улице: вы гуляли, держась за руки. Вы были очень красивой парой. Любовь парила над вами, словно сияющий нимб. Я не знала о том, что этот парень после тебя встречался с Эммой… Но ведь ты об этом знала! И даже если ты и отказала ему, то все равно чувствовала себя разочарованной, униженной и несчастной.