Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

Это признание, возле которого Эмма нарисовала сердечко, заставило Жасент залиться горькими слезами.

Так Жасент получила доказательство того, что в этот период у Эммы был новый возлюбленный. Пьер действительно невиновен, он не солгал ей. Внезапно Жасент стало стыдно за то, что она беспочвенно его обвиняла, и она дала волю слезам, рыдая все сильнее и сильнее. Однако благодаря этим нескольким словам в ее сердце снова расцветала надежда.

Немного успокоившись, она перечитала первую фразу, имеющую отношение к ней и Сидони; она показалось ей ироничной. В ней не было ничего нового. Но замечание о тяжести на совести заинтриговало девушку.

– Что же ты делала со своей жизнью, сестричка? – тихо спросила Жасент.

Она пролистала блокнот, будучи уверенной в том, что не найдет там ничего особо важного или глубоко личного. Эмма культивировала в себе искусство притворства и лжи. Так она сохраняла свою свободу в подростковом возрасте. Когда ее назначили на должность учительницы, она стала тщательно следить за своей репутацией.

«После того как спадет вода, нужно будет съездить в Сен-Жером и забрать ее личные вещи. У Лорика есть водительские права. Мы одолжим машину, или же мне поможет Пьер», – подумала Жасент.

Вспыхнувшее пламя ненависти, которое она еще недавно разжигала по отношению к своему бывшему жениху, теперь едва тлело, готовое совсем потухнуть. Он не виноват в смерти Эммы, в этом больше не было сомнений. Она отважилась вспомнить нежность его губ на своих губах и то чувство защищенности, которое исходило от его рук, обвивавших ее дрожащее тело.

– Я должна прочитать, все прочитать, – прошептала она.

Порыв ветра чуть не задул свечу. Повернувшись, чтобы сесть поудобнее, Жасент случайно уронила драгоценный блокнот. Она наклонилась, подняла его за одну из картонных обложек, и одна из последних страниц раскрылась перед ней. Эта страница была помечена датой, которая должна была наступить через семь месяцев: 26 декабря 1928 года. По сути, она должна была бы оставаться пустой.

«Кажется, это письмо!»

Это действительно было письмо – Жасент очень быстро в этом убедилась, несмотря на слабый свет свечи.

– Но… что это значит?

Некоторые слова были перечеркнуты. Она читала то, что очень походило на черновик – черновик прощального письма, которое Эмма Клутье написала своему таинственному возлюбленному.

Жасент заснула посреди ночи в каком-то неопределенном состоянии смятения и тревоги, после того как прочитала весь Эммин дневник, от корки до корки. Часто при этом она прерывала чтение, вполголоса вопрошая:

– Зачем она это письмо написала дважды?

Этот вопрос не давал Жасент покоя, разрывая ей сердце, и без того подверженное суровому испытанию. Она не находила ответа. Еще немного – и она побежала бы к Матильде, а может, разбудила бы все свое семейство, чтобы призвать их в свидетели или устроить что-то вроде семейного совета. Наконец силы ее иссякли, и ей удалось провалиться в сон.

Уже забрезжил рассвет, когда сон, походивший на кошмар, перенес ее в общество погибшей сестры. Эмма поднялась из своего гроба, стоящего прямо на земле посреди главной улицы в деревне, возле церкви. Одетая в красное платье, с сумкой на плече, она раздраженным жестом поправила волосы, почти механическими движениями поворачивая голову и глядя поочередно то направо, то налево. Словно по волшебству, откуда-то появился Паком. На нем был его воскресный костюм, он смеялся и пытался обнять Эмму за талию.

– Ты милый, из тебя будет хороший муж! – напевала Эмма визгливым голосом, затем тоже принялась смеяться пронзительным смехом помешанной, который сменился продолжительным, исполненным ужаса криком.

Жуткий крик все не стихал – он и разбудил Жасент. Объятая почти животным страхом, девушка, прерывисто дыша, села на кровати. Постепенно она стала узнавать знакомую обстановку чердака, где бабушка с дедушкой складывали старую мебель. Однако крик не прекращался. Вскоре ей удалось разобрать громкие умоляющие возгласы Лорика, смешанные с отцовскими выкриками.

– Боже мой, мама!

Жасент увидела, что заснула, даже не сняв ни чулок, ни черного шерстяного платья. Она обулась и, перепрыгивая через ступеньки, побежала к комнате, где накануне Альберту уложили в постель. От открывшегося перед ней зрелища в ее жилах застыла кровь. Мать в нервном припадке корчилась в одеялах. Сидони и Лорик держали ей руки. Дедушка в одних кальсонах, с худыми голыми лодыжками, прислонившись к стене, молился, рыдая. Что касается Шамплена, то он, неряшливо одетый, с всклокоченным волосами и диким выражением лица, пытался грубо урезонить супругу.