Владимир Престолов - Рекрут

Миха никогда не видел такой шикарной обуви из грубой прочной кожи, и кому она принадлежала даже не мог предположить. По-видимому, новому приятелю Лома, с которым его не успели познакомить, взяв новичка на дело без его согласия.

Петухов хотел выругаться шепотом и послать подельника на три буквы, чтобы тот здесь зря не топтался и не томил Миху под этой вонючей ржавой ванной, но благоразумно сдержался, понимая, что рядом может находиться хозяйка и засечь его. Он застыл в неудобной позе, не подавая признаков жизни. Впрочем, все было гораздо проще: у Михи сработал рефлекс самосохранения, что-то неладное он почувствовал в создавшейся ситуации, уж слишком много было случайных неожиданностей. Во-первых, зашли раньше времени, во-вторых, привели какого-то незнакомца, в-третьих, был уговор, чтобы в ванную не заходить, а взяв барахло, сразу слинять…

«А вдруг меня хотят подставить? — осенило Миху. — Потому и взяли какого-то залетного, который ляжет на дно, а меня повяжут менты. Но какой им резон топить меня? Впрочем…» У Михи мелькнула одна мыслишка, которая навела на грустные размышления: кое-кому нравилась его Зинка, и, убрав его в места не столь отдаленные, человек мог бы прилично заработать.

Однако Петухов отогнал невеселые мысли, как надоедливых навозных мух: «Не могут кореша так поступить, уж слишком много я знают про них. Да и проверены они десятки раз…»

Неожиданно воздух сотряс громовой голос, от которого сантехник вздрогнул и плотнее вжался в стенку, почти слившись с ней.

— Что там? — донеслось из комнаты.

— Чисто, Сом! — крикнул басом мужчина, заглушив шум падающей из крана воды, и зацокал из ванной.

До сознания Петухова не сразу дошло… Какой Сом? Или ему послышалось? Не Сом, а Лом! Ну, конечно же…

Однако что это за импровизация, зачем было заходить в ванную комнату? И у Михи снова возникло плохое предчувствие.

Старший лейтенант прошелся по мостовой вдоль дома номер шесть по переулку Багратиона, постращал крутившуюся бабку фарцовщицу, строго предупредив в последний раз наглую старуху, погонял парочку убогих нищих побирушек, других как ветром сдуло, лишь только они завидели издалека несговорчивого участкового. Глотов завернул во двор дома номер шесть.

Здесь было спокойно и тихо. Обычно плотно занятые лавочки возле подъездов пустовали. В подвале что-то гремело. Глотов подошел поближе и увидел старого дворника, который складывал в свой сарайчик орудия труда: лопату, грабли, метлы…

Участковый посмотрел на часы и ушел со двора на улицу. Он не заметил, что в дальнем углу двора скромно примостилась серебристая машина марки «Мерседес»…

Нескладная человеческая фигура в синем одеянии, описав в воздухе замысловатую траекторию, со свистом рассекла свободное пространство. Подчиняясь законам тяготения, еще пока живое человеческое тело с тупым грохотом упало на железный капот новенькой иномарки, лихо катившей по мостовой.

Куски вязкого теплого вещества брызнули в разные стороны на десятки метров, окропив мостовую, лобовое стекло и прохожих красной липкой жидкостью… Изуродованное кровавое месиво еще раз подбросило вверх, и оно, упав на мостовую, распласталось бесформенной массой перед колесами темно-вишневого «БМВ».

Истерический, дикий женский вопль слился с мерзким, пробирающим до самых костей протяжным визгом скрипучих тормозов и свистом паленой резины. Подхваченный десятками испуганно-возмущенных человеческих возгласов, он вырвался за пределы квартала и завис в воздухе.

На месте происшествия мгновенно образовалась многочисленная толпа случайных прохожих и любопытных зевак.

Старший лейтенант скорее почувствовал, чем увидел происшедшее. Резко повернувшись, он успел только зафиксировать финал случившегося. На мгновение Глотов опешил, растерянно и безучастно глядя в одну неподвижную точку — на окровавленный расплющенный труп человека в синем…

Наконец, его привел в чувство чей-то голос. Пожилой мужчина, заикаясь, торопливо спешил сообщить:

— Товарищ милиционер, человека убили!

— Что?

— Я сам видел, как шофер на «БМВ» сбил женщину, — тараторил лысый мужик, — развелось их сволочей! На губах молоко не обсохло, а они, стервецы, на дорогих иномарках разъезжают.

Толстяк заглянул в лицо старлею, стараясь понять, как он относится к такому безобразию.

— Я бы этих сукиных детей на Колыму, — разрывался от злости толстяк, размахивая руками, — лет на двадцать пять, да нет, пожизненно, как при Сталине.