Михаил Шторм - Алмазы Карибского моря

— Римляне ее окрестили Данапарисом, — сказал Быков. — Вот и получился Днепр.

— Почему Данапарис? — заинтересовался дядька Шовкун.

— Река богини Дианы.

— У славян красивее звучало. Славутич.

— Согласен, — сказал Быков.

— Великая река, — подытожил Шовкун. — Жаль, загубили к чертям собачьим. Как перегородили Днепр, так все, приплыли. Кончился Великий Луг. Столько речек исчезло, столько живности перемерло. Только клаптики жалкие и сохранились.

Он имел в виду лоскуты прежнего Луга. Быков не случайно выбрал эти места. Сначала была идея переместиться в Томаковские или Марганецкие плавни, но потом решили остановить выбор на Червоногригорьевке, куда можно было ездить из города, тратя на дорогу не больше часа в день.

Находясь на разведке в селе, Быков и познакомился с Петром Шовкуном, местным следопытом, историком-самоучкой и знатоком казачества. Он хранил в своей голове сведения, которых не вычитаешь в Интернете. Например про то, что жителей поселений Сечи, разбросанных по всему Великому Лугу, называли «лугарями» и «камышатниками».

— Здесь сушим дуба, — решил Шовкун, подгоняя лодку к берегу, свободному от камыша.

— Чайку строят из сухого дуба? — деловито поинтересовался Быков.

— Ну ты и бестолковый, парень! Сушить дуба — значит лодку вытянуть на берег. Дуб — човен, понял?

— Понял, дядька Петро. Човен.

— Так-то лучше.

Они ступили на травянистую сушу, продрались сквозь заросли, поднялись на пригорок и стали озирать окрестности.

— Днипро — батько, — продекламировал Шовкун по- украински, а Сичь — маты, ось де треба вмыраты.

— Кто автор? — поинтересовался Быков.

— Народ. И я в том числе.

Походив по берегу, Шовкун удовлетворенно кивнул. Повел перед собой рукой и сказал:

— Лучше места не сыскать. Сюда можно и лес подвезти посуху, я дорогу покажу. До шоссе недалеко, но безлюдно, так что никто не станет вокруг шастать и тырить, что плохо лежит. Плотников я найду, только чтобы с оплатой задержки не было. Иначе бросим все к чертовой матери и разойдемся, сами тогда стройте.

— Насчет оплаты не беспокойся, — заверил его Быков.

— Кто еще позаботится, как не я.

Шовкун согласился строить чайку не сразу, сперва допытавшись про намерения незнакомой компании. Особенно его смутило то обстоятельство, что казацкий корабль понадобился американцам для того, чтобы плыть в Америку.

— Про ту историю с отбившейся чайкой я что-то такое слыхал, — молвил он, задумчиво скребя затылок. — Интересно проверить. Но почему американцы? Мы сами, что ли, пальцем деланные?

— Деньги, — сказал Быков.

— По-твоему, все за деньги продается, парень?

Шовкун спросил это таким тоном и с таким видом, что стало ясно: сейчас упрется, и потом его уже с занятой позиции не сдвинешь. Ни долларами не соблазнишь, ни уговорами не переубедишь. Есть люди, которые, если заупрямятся, то потом ни за что на попятный не пойдут, даже себе во вред. Шовкун принадлежал именно к этой категории.

— Дело не в деньгах, — сказал Быков. — Вернее, не только в них. В Америку с бухты-барахты не попадешь. У них границы действительно на замке, не то, что у нас. Майкл берется все уладить. У него какие-то связи в нужном департаменте. Внесем нужные фамилии в реестр — и вперед.

— Мою тоже вносите, — сказал Шовкун тогда.

— Погоди, — напрягся Быков. — Насколько я понял, ты будешь отвечать только за строительство, а поплывем мы сами…

— Если вы такие самостоятельные, то и стройтесь тоже сами.

— Пойми, дядька Петр, я не начальник экспедиции. Такие вопросы Майкл решает.

— Вот пусть и решает, — отрезал Шовкун. — Как надумает, так скажешь.

Больше он эту тему не поднимал, не желая проявлять излишней заинтересованности, но было видно, что он ждет ответа и сгорает от нетерпения. Просто склад характера не позволял Шовкуну суетиться. Он свое слово сказал, теперь дело было за другими.

— Помнишь, мы обсуждали возможность твоего участия в плавании? — спросил Быков, когда они осмотрели место будущей верфи и сели под ивой заморить червячка.

— Маразмами не страдаю, — гордо ответствовал Шовкун, похоже, подразумевая что-то вроде миазмов.

— Ты плывешь. Если не передумал. Все-таки дело опасное.

— Я опасностей не боюсь, сынок. Я скуки боюсь. Той тоски смертной, от которой или в гроб ложись, или водкой заливайся. Мужику занятие нужно. У баб хозяйство и дети, а нам дело подавай. Я для себя Сечь нашел. Она меня захватила всего без остатка. Хочешь, парень, правду тебе скажу?