Михаил Шторм - Алмазы Карибского моря

— А конкретней?

Джейн опять пожала плечами, на этот раз раздраженно:

— Я не интересуюсь его бизнесом. Мне это не интересно.

— А ты чем занимаешься? — не удержался от вопроса Быков и тут же оговорился: — Извини, если кажусь тебе назойливым.

— Ничего, — сказала она. — Я немного психолог, немного специалист по пиару. Еще не определилась окончательно, кем стану.

«Как не определилась? — осведомился Быков мысленно. — Ты станешь женой Майкла Чернова. Твоя основная профессия на ближайшие годы, сколько бы их ни было».

— Ты твердо решила путешествовать с нами? — спросил он.

— Да, — подтвердила она, тряхнув своим хвостом. — А что?

— Одна женщина в окружении такого количества мужчин, — Быков с сомнением покачал головой.

— Ты ревнуешь? — удивилась Джейн, приподняв бровь.

— Еще чего! — Он покраснел. — Просто наше плавучее средство будет довольно маленькое, насколько я понимаю. Возможны определенные неудобства, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Понимаю. У меня будет маленькая палатка. Одноместная. Так что будет где уединиться.

Быков поймал себя на мысли, что ему вовсе не хочется отговаривать Джейн от путешествия, потому что тогда бы ее не было рядом, однако он загнал эгоизм в самый темный угол сознания и прочитал небольшую лекцию об опасностях, подстерегающих мореплавателей в океане. Джейн выслушала его, не перебивая, а потом сказала:

— Ничего. Я не боюсь. Если что, ты меня спасешь. Да, Дима?

— Да! — воскликнул он и кивнул с таким энтузиазмом, будто вознамерился стряхнуть собственную голову с плеч.

— Тогда все в порядке, — сказала Джейн и улыбнулась.

В улыбке ее была примесь печали, и Быкову так сильно захотелось обнять ее, что он буркнул что-то невразумительное и отправился в свою комнату, откуда не выходил до возвращения Майкла. Поставленный себе диагноз был неутешительным.

Наш Костя, кажется, влюбился.

В смысле, Дима.

Низовой ветер отворачивал нос лодки от берега, не давая ей приблизиться и укрыться в зарослях. И лишь когда дядька Шовкун отобрал у Быкова весла и приналег на них, они с шорохом врезались в камыши и, продравшись сквозь них, вошли в узкую протоку.

— Учись, сынок, — сказал Шовкун. — Пока я жив.

Был он старше Быкова лет на десять, но предпочитал вести себя так, будто был почти что старцем, наставляющим неразумного юнца. Получалось не обидно, а забавно. К тому же Петро Шовкун как нельзя лучше годился на роль инструктора, который не только покажет, как строить лодку-чайку, но и обучит всяким казацким премудростям и тонкостям.

Весла в его руках действовали сами по себе, легко и свободно, будто не требовали ни малейшего напряжения. Его лоб был закрыт длинным белым чубом, а рот спрятан за такими же белыми густыми усами. Он носил темно-синюю рубаху в мелкий цветочек и просторные джинсы. Из сандалий торчали коричневые пальцы с выпуклыми желтыми ногтями.

— Давай дальше я, Петро, — предложил Быков, которому было неловко сидеть в лодке без дела.

— Тут дорогу только я отыщу, — сказал Шовкун.

Они пропетляли между полузатопленными островками, чудом не зацепились за черную корягу, похожую на тарантула. Наконец, Петро завел лодку в небольшое круглое озеро, затянутое зеленой ряской. За кормой тянулся темный след, изломанный, как трещина, затягивающийся прямо на глазах. Белые лилии и желтые кувшинки покачивались на зеленой поверхности, влажно поблескивая на солнце. Ряска лежала так плотно, что по ней запросто прыгали лягушки. В камышах завозилась спугнутая цапля и притаилась, пережидая, пока люди проплывут мимо. Все было как сотни и тысячи лет назад.

Быков проследил за шелестящим полетом двух сцепившихся стрекоз и сказал:

— Все меняется. Кроме природы.

— Ты про что? — спросил Шовкун, хмуря лоб под сивым чубом.

— Плавни, дядька Петро. Они, наверное, такие же, как во времена Запорожской Сечи.

— Да что ты говоришь, парень! — усмехнулся Шовкун. — Перво-наперво, места звались эти Великим Лугом, вот. А во-вторых, не было им тогда конца-краю, не то, что нынче. Тут все было протоками, заводями и озерами покрыто. На тысячи верст.

— Редкая птица долетит до середины Днепра, — пробормотал Быков.

Из озерка они попали на речной простор с островами, поросшими вербами и похожими оттого на плавающие стога.

— А ты не смейся, — пробормотал Шовкун. — Во времена Гоголя так оно и было. В древности и подавно. Еще Геродот про наши места писал. Гилея они прозывались, слыхал? А Днепр был у него Борисфеном, то есть рекой, текущей с севера.