Татьяна Степанова - Циклоп и нимфа

– Я замужем, Макар. Мы с мужем вот уже несколько лет живем раздельно. Но официально не разведены. Он мне поклялся, что сам никогда на развод не подаст. А я… у меня не было повода подавать самой.

– Теперь есть повод, – Макар снова просветлел – солнышко выглянуло из-за тучи, голубые глаза заискрились. – Подашь на развод в тот день, когда я получу официальное свидетельство о разводе. Напишешь под мою диктовку. Я не потерплю никаких бывших. А то ведь оставлю вдовой.

Пауза.

– Ну что ты улыбаешься? Ну, улыбнись мне еще!

– Все-таки как вы меня нашли?

– Мне майор сказал, – Макар улыбнулся. – Памятник поставить этому нашему майору.

– И как там дела?

Макар стал серьезным. Катя отметила – абсолютно трезвый. И сейчас печальный.

– Я с ней виделся лишь тогда… ну в тот день… мне надо было с тобой поехать домой, а я… короче – тогда. Больше я ее не видел. И разговаривать не хочу. Адвокатов ей нанял ее отец. И Лишаев. С документами на развод мои юристы работают, но пока отложили…

– Я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, слушай меня, – Макар сжал Катину руку. – Я с ней жить все равно не буду. Я ее видеть не могу после того, что она сделала с отцом и хотела сделать с тобой. Но мы все отложили до того, как она родит. Чтобы не добавлять ей стресса… Я о ребенке беспокоюсь. Жду его, – Макар помолчал. – Может сын родиться… Поэтому я дал ей время.

– Конечно, – кивнула Катя, – это правильно, Макар.

– А завтра я улетаю в Лондон.

– Хорошо провести там время.

– Вернусь в субботу. Заберу дочек. Мы будем жить здесь, – Макар смотрел на Катю, не отрываясь. – Дом в Бронницах выставлю на продажу. Надо квартиру купить здесь, в Москве. Сначала, конечно, снять, потом купить, так чтобы нам всем разместиться – дочкам, Маша – отцова горничная, согласилась мне с ними помогать, будет работать у меня как прежде. И надо найти еще им гувернантку – какую-нибудь старуху – училку английского. И малышу, когда родится, когда я заберу его – няньку.

Катя хотела спросить у него про Галу.

Однако не спросила. «Нет… даже если Клавдий Мамонтов и успел ему все рассказать… нет… не надо об этом с ним говорить…»

Спросила о том, о ком тревожилась больше остальных.

– А как там юродивый бывший губернатор?

– Эдик? – Макар улыбнулся. – Надо же, вспомнила… Я его отвез в клинику. Буду платить, пусть о нем там заботятся. Отец бы это одобрил.

– Да, Макар, твой отец бы сказал, что это правильно.

– А ты что мне скажешь?

– Сядем за столик, выпьем кофе.

Макар крепко взял Катю за обе руки, придвинулся вплотную, наклоняясь.

– Нет. Пойдем на улицу.

– Почему? Мы же хотели кофе…

– От греха. А то не сдержусь. Уволоку тебя прямо сейчас туда, – Макар кивнул на двери туалетов кафе за дубовой ширмой. – Чтобы ты была моя… Моя… самая прекрасная, самая желанная, любимая моя…

– Макар, Макар, Макар… все, на улицу!

На улице у памятника Чайковскому у Консерватории, флигель которой и занимало кафе «Кофемания», Макар перевел дух.

– Вот так вот. Так и знай. Мало того, что многодетный. С проблемами семейными, домашними. Мало того, что зависимый алкоголик, который никак не может бросить. Мало того, что о чем думает, то и болтает – душа нараспашку. Скрыть ничего не может. Так еще и грубиян… хулиган… насильник… Ну, что ты опять улыбаешься? Мало всего этого, так еще и клоун. Актер. Но при деньгах. И, если положить то и это на весы, что перевесит, а?

– И что, по-твоему, перевесит?

– Да я понял с первой нашей встречи, – Макар снова крепко взял Катю за обе руки, сжал, перебирая ее пальцы в своих. – Что насчет денег с тобой – пустой номер. А какой был бы легкий привычный путь… Но ты все так дико усложняешь. С тобой – надо показывать себя. Представлять собой что-то в реале. Ладно. Принято. Ради тебя надо совершать поступки. Значит, буду совершать поступки. Только у меня к тебе одна большая просьба.

– Какая просьба?

В этот момент Катя, ранее слышавшая лишь его и смотревшая только на Макара, услышала вдруг шум, их окружавший – уличный и консерваторский. Тот, что был присущ лишь этому месту – пятачку у памятника Чайковскому. Потому что здание Консерватории напоминало некий огромный симфонион, в котором из каждого класса, из каждой аудитории доносились обрывки музыки – звучало шубертовское трио, из другого окна – галантный проигрыш Рамо Les Indes Galantes. Им вторили мрачные аккорды генделевской сарабанды и залихватская мелодия Шотландской застольной Бетховена, из актового зала доносилась пряная мрачная медь Дроздовского марша – там репетировал духовой оркестр, а из консерваторской гостиной неслись голоса певцов, репетировавших Les Amants Magnificuеs – «Сон прекрасных глаз» – «Блистательных любовников Люлли»…