Владимир Евдокимов - Забытый берег

Наконец я решился и поехал на «Авиамоторную». Не хотелось, но мучила жажда, а в лаборатории чай был всегда.

Потом я с умным видом дам кому-нибудь ценные указания и отправлюсь домой. Не было причин задерживаться в лаборатории ещё и потому, что после встречи с Зенковым я увидел бы своих умных коллег через призму знакомства с ним — хитрыми, мелкими и вполне откровенными. Такими, как я.

Значит, гостиница «Волна» в Гремячево в 2004 году уже не работала…

Вот он какой, Зенков! Сначала, передав в руки зелёную папку, заставил вспомнить то, чего нет, и чтобы я погрузился в прошлое. И чтобы до дна! А теперь и статью подсунул…

А ясности всё равно никакой, за ней ехать надо!

Зенков был мужчиной, настроенным на дело. А я — да, я был деревянным идиотом, потому что мелькнула ведь подленькая мысль: пусть Зенков делает с моим паспортом что хочет, а я его пошлю куда подальше! А о паспорте расскажу, что у меня его украли в метро. И даже хуже я думал: он назначит время и место, я соглашусь и не приду, и пусть сам едет в Казань! Ну да, идиотство и трусость всегда рядом, и не Зенкова я в действительности боялся, а себя — в глупых и трусливых помыслах.

В холодном лабиринте подземных переходов «Авиамоторной» я заблудился, вышел не туда и удивлялся в сторонке, глядя на спускающихся под землю пассажиров. Им предстояло путешествие, кому долгое, кому короткое, а в итоге — к свету, который их встретит при выходе из-под земли. И мне предстояло путешествие, и что будет в результате? Я задавал себе этот простенький вопрос, ответа подыскать не мог и тогда с боязливым облегчением решил, что верный ответ образуется со временем — сам по себе.

Вернувшись в лабиринт и выйдя из него наконец в правильном направлении, я уже твёрдо знал, что Зенков позвонит вечером и скажет, что мы выезжаем во вторник или в среду. Он назначит время и место встречи, а я начну собираться. Но перед этим скажу Ирине, что завтра или послезавтра я ненадолго отправляюсь в Казань на тамошний химкомбинат решать вопрос участия лаборатории в республиканской программе улучшения экологического состояния Волги. Да, так и скажу. Я повинюсь перед ней за своё пьяное воскресенье и дам обещание развеяться в Казани, посмотреть на Кремль, сходить в картинную галерею и в целом привести себя в порядок. Я буду ей беспощадно врать, чтобы, не дай бог, не проговориться, чтобы ни намёком, ни взглядом не выдать себя, потому что не могу я сказать правды. Я её люблю, люблю давно, навсегда, люблю, как умею, жалею, боюсь за неё, никого у меня нет и больше не будет.

Нельзя ей знать правду.

Господи, ещё какую-то неделю назад ничего этого не было! Дом, Ирина, Оленька, старая добрая Рената — да я же был просто счастлив! Я был счастлив — радостно, тупо и самодовольно! Я был счастлив привычно! Я был как идиот…

Зенков позвонил в девять вечера и сказал, что мы выезжаем в среду. Я это усвоил и написал на листе бумаги формата А4, что в среду выезжаю в Казань вместе с инженером Владимиром Зенковым. Списал с мобильника номер его телефона, сложил лист вчетверо и бросил его в ящик стола. Никакой он, конечно, не Зенков и не инженер, а телефон наверняка левый.

И что?

В среду, выходя из дома, я оставил на столе в кабинете мобильник — как будто забыл. От вынужденной этой хитрости заныло сердце: не хотелось никого обманывать, а Ирину тем более, стыдно было, неловко, как в далёком детстве. Стыдно, а я врал, что сотрудница заболела, надо её заменить, еду ненадолго, утром позвоню. Объяснял, что Казань — это то же самое, что и Москва: встречают партнеры хорошо, мы с ними дружим. Ирина вздыхала, глаза её смотрели тревожно, хотела что-то спросить, уже будто решилась, напряглась, но остановилась, поправила мне воротничок рубашки и не спросила. А я весело рассуждал: чего уж там, сяду в вагон, подремлю ночь, а вот и приехали. Казань-городок — Москвы уголок!

— Пап! Слушай, что я нашла! — порадовала меня Оленька. — Оказывается, столица страны Перу, город Лима, по-русски значит толстое брюхо!

— При чём здесь брюхо?

— А ещё есть слово «налимониться». Это значит — напиться допьяна!

— Что-что?

— А слова «пьяндылка» всё равно нет…

С толстым томом словаря Даля в руках Оленька провожала в дверях папу и была довольна, потому что папа уезжал, это было событие, но уезжал ненадолго, значит, скоро, совсем скоро вернётся, это тоже будет событие.

Я врал и улыбался. Не хотелось быть деревянным человеком, вот в чём дело! Да-да, деревянной чуркой легче, проще и даже выгоднее, даже веселее быть в наши славные времена всеобщей выгоды. Вот только жить-то мне осталось меньше, чем я уже прожил, не так уж и мало, конечно, но всё-таки меньше, чем прожито, вот она какая арифметика… Всего и надо-то, что научиться считать до семидесяти! Впрочем, хорошо бы и до шестидесяти. И к чему я иду? По видимости — солидный, уважаемый учёный, доктор наук, можно и об академии какой-нибудь помечтать, почему бы и нет? А по нутру — чурка. Уважаемая чурка, то есть не последняя в ряду таких же.