Владимир Евдокимов - Забытый берег

Ничего я не предчувствовал, а превратился в самолёт, летящий на автопилоте. Сначала я летел вдоль Нижнего Сусального переулка, затем нырнул в ледяной туннель метро станции «Курская». А там автопилот дал сбой: вместо поездки по Кольцевой до «Таганской» и дальше, после пересадки, до «Рязанского проспекта» — я спустился на «Чкаловскую», но до «Крестьянской заставы» не доехал, а вышел на «Римской». Здесь моё хмельное сознание преобразило меня в космонавта, и я уверенно сменил орбиту, перейдя на «Площадь Ильича».

Соображение отсутствовало, в голове свистела пустота… С грохотом долетев в «ракете» до «Шоссе Энтузиастов», я наконец опомнился и отправился назад, но заснул, стоя в невесомости.

Очнулся я оттого, что поезд стоял на «Третьяковской». И тогда я, заметно покачиваясь, — кое-кто даже оглянулся, — вышел в космическое пространство, по кривой траектории перешёл на Калужско-Рижскую линию, добрался до «Китай-города» и лишь тогда, ошалев от происходящего, полетел-таки в правильную сторону «Выхино». Теперь я уже не спал, а терпеливо считал остановки, а сидящий рядом парень бубнил соседу:

— …проехал на трамвае три остановки и нарвался на контролёров. Он упал и притворился пьяным. Думал, что не станут трогать. А на остановке вошли четверо курсантов и по просьбе контролёров и пассажиров выбросили его в снег. Он подождал, пока трамвай уедет, поднялся, поскользнулся, упал и сломал руку. Где тут логика?

— Логика есть, — басом ответил ему сосед. — Был бы пьяный — обошлось.

— А он разоряется о произволе контролёров. И при чём здесь мы?

— Нам придётся проявить солидарность.

— С кем?

Вслушиваясь в странную беседу, я… снова проехал свою остановку и оказался на конечной! Пришлось выходить на площадь и входить в метро заново. Только на «Рязанском проспекте» я всё сделал правильно: вышел из метро и, радуясь морозцу и снегу, дворами добежал до своего подъезда. Путешествие закончилось, я позвонил по мобильнику жене Ирине, попросил спуститься и вместе подышать. Мне был нужен горячий чай, свежий воздух и надёжный человек рядом.

Какой же это был чудесный вечер! Какой воздух, какой лёгкий снежок кружился вокруг голых деревьев, как тепло горел фонарь у подъезда!

Того, что я был на краю и почти уже падал, я совершенно не чувствовал. Я втягивал носом морозный воздух и наивно радовался жизни.

Сначала из подъезда выбежала старая Рената и бросилась мне на грудь. Ирландский сеттер, любимица семьи…

— А папка пьяный, — гнусаво сообщил я, — папка коньяк пил!

Потом явилась моя Ирина Васильевна — в прогулочной шубейке, с большим дымящимся бокалом чаю. И я умилился! А кто бы не умилился?! Так бывало неоднократно, и это, я думаю, счастье, если тебя, пьяного и глупого, встречают не пустыми словами, а горячим чаем.

— Ирочка, ласточка ты моя…

Рената, изучая следы в сером снегу, убежала на детскую площадку. Мы отправились следом.

— Пей чай, котик, — смеялась Ирина, — приходи в себя от научно-алкогольной нагрузки! Можешь икать, хлюпать и сопеть! Я позволяю.

Я нежно поцеловал Ирину, взял бокал и стал с опаской и жадностью мелкими, частыми глотками пить чай. И отступила икота, и легче стало дышать.

— А Оленька выйдет?

— Нет. Папка же вина напился, она стесняется…

— Не забуду мать родную и отца-бухарика! А что делать-то, Ирочка, с волками жить — по-волчьи выть!

— Побурчал?

Как же это хорошо — вернуться домой! Можно быть глупым и беззаботным!

— А ты женщинами на банкете восхищался?

— Восхищался.

— Мужикам на женские зады подмигивал?

— Подмигивал.

— Масло на хлеб намазывал потолще? Острого не ел, а горячее ел?

— Да.

— Что «да»?

— Острого не ел, а горячее ел. Там были курочки, их сварили дурочки.

— Котик, ты сам такую рифму придумал?

— В книжке прочитал.

От смущения я глупо хлюпнул носом.

— Молодец, ты всё делал правильно!

Морозец щипал за щёки, лез потихоньку за шиворот, лёгкий такой морозец, а пахло так, будто от реки подползал туман.

Настоявшись и наговорившись, к великой радости Ренаты, чинно обошли вокруг дома — длинного восьмиподъездного дредноута, мощно плывущего на юго-восток, навстречу огням станции метро. По Рязанскому проспекту двигался поток автомобилей, гудящий ровно и неотвратимо. Наступил вечер, подмосковные жители возвращались домой, а богатые москвичи, устав от хлопот, плыли в этом потоке в загородные резиденции. Завтра, в пятницу, поток превратится в эвакуацию.