Александр Асмолов - Пыха

Пыха молча, аккуратно несколько раз сложил газетку пятилетней давности и спрятал в карман. Потом, грустно глянув на Корнеева, спросил:

— У тебя тут ноутбук есть?

— Не самый мощный, но работает.

Припозднившиеся посиделки с постаревшей хозяйкой старого сруба в Лучинино, которая казалась приезжим москвичам ровесницей почерневшего от времени дома, затянулись. Олег перелистывал семейные альбомы, спрашивая о людях, изображенных на фотографиях — кто кому кем приходится, кем работал да с кем растил детей. Баба Вера подолгу рассказывала, вдаваясь в такие детали, которые кроме нее и вспомнить уже было некому. Однако для Пыхи многое было понятно с первого взгляда, и он явно скучал, то и дело поглядывая на шикарного рыжего кота, дремавшего на расшитом половичке. Фотограф не понимал, как люди не могут увидеть очевидного. Потом попросил Олега показать, где ноутбук и пошел «побродить по интернету».

Виктора задело то, что он до сегодняшнего дня совершенно ничего не знал и фактах, связанных с ФРС и явно неслучайных пожарах, о которых Корень так эмоционально рассказывал. Не было сомнений, что это тема, да и другие, связанные с историей России, Олег давно изучает.

Надо же, а с виду технарь, вечно пропадающий в своей лаборатории, которого калачом не заманишь на встречу школьных друзей или рыбалку. После нелепой смерти Ольги, Пыха осознанно никогда не затевал серьезных разговоров с Корнеевым, зная, что все сведется к Ольге. Таким был его школьный товарищ, и с этим нужно было считаться.

Королев включил ноутбук и по привычке пробежался по новостным лентам социальных сетей, высказываний разных блогеров, просмотрел ряд свежих публикаций популярных политологов. Странно, это уже вошло в привычку, заменяющую общение со знакомыми и реальными людьми. Одна из полезных особенностей такого время препровождения состояла в том, что неинтересное интервью или нудное высказывание любого собеседника можно было легко прервать на полуслове без того, чтобы придумывать какие-то причины, соответствующие приличиям. Просто щелкнул кнопочной и человек на экране исчез, и при желании уже никогда там не появится.

Взгляд Королева скользнул по иконкам в уголке и горящей лампадке. Ему подумалось, что в такой глухой деревушке, наверное, вполне нормально общаться с богом или молиться на иконы. Судя по хозяйке, она так и делает, хоть кому-то доверяя свои горести и надежды. Впрочем, Пыха почувствовал себя в этом похожим на бабу Веру. Он тоже часто погружался в свой мир фотографий. С головой. Правда, ему для этого не нужно было хранить реальные изображения, все его персонажи всегда были рядом. Хотя он вдруг понял, как это в полумраке комнаты общаться с кем-то на иконе, едва освещенной лампадкой.

— Только не трогай иконы, — услышал фотограф за спиной шепот вошедшего Олега, — бабка жуть, как не любит, если кто хоть чуть-чуть что-то сдвинет. Даже случайно зацепив. Это табу.

— Понимаю… — отчего-то сочувственно вздохнул Пыха. — А ты не приобщился?

— Когда-то пробовал, даже книги читал, вернее штудировал… Не мое. Во мне сидит дотошная сущность, которая, увидев нестыковки или вранье, отвергает все целиком.

— Например.

— Да хоть взять распятие Христа, — было слышно, как Корень сел на кровать у стены. — Казалось бы, самый известный эпизод, описанный во всех версиях Евангелия. Сколько книг и картин написано на эту тему, фильмы сняты, даже рок-опера есть.

— И что же там не так? — заинтересовался Витек, вызывая из своей бездонной памяти соответствующие картины великих мастеров.

— Не буду рассуждать, что описанным в книгах способом, римляне не распинали на кресте. Гвозди не забивали в ладони. Но это незначительные детали. Когда копнул, у меня сложилось впечатление, что авторы различных версий этой казни не знали самых простых вещей, из-за которых многое должно быть иначе.

— Ну, не тяни, — повернулся к товарищу Пыха.

— Христос въехал в городские ворота Иерусалима на осле, и его приветствовали радостными возгласами «Осанна!». Мне стало интересно, что это означает? Чему народ радовался, даже ликовал?

— Ну, приветствие…

— Поначалу и я так думал. И в наше время молодежь с флажками выстраивают вдоль дороги, по которой проедет кортеж важного гостя. Да и мы тоже что-то там выкрикивали, если помнишь, но восторга не было и быть не могло. Все поздние описания вхождения Иисуса в Иерусалим были написаны на греческом, потому и разные значения при переводах восклицания «Осанна». Ведь Иисус говорил только на арамейском, хотя в то время Иудея была двуязычна. Большинство евреев забыло свой родной древнееврейский и говорило на арамейском, как языке всех стран, покоренных когда-то в прошлом Вавилоном. Кроме того, некоторые торговцы знали и греческий, но пренебрегали им в общении с соплеменниками, считая его языком захватчиков и наречием, на котором говорили в так же ненавистной им Самарии, присоединенной римлянами к покоренной Сирии.