Кен Фоллетт - Избранные произведения. III том

Слишком худощава, решил булочник, когда она приблизилась. И груди маловаты — они даже не подпрыгивали в такт ее широким и уверенным шагам. Двадцать лет совместной жизни с Жанной-Мари не отбили у хозяина булочной пристрастия к пышным, пусть и чуть обвисшим формам.

Девушка вошла в магазин, и булочник разглядел теперь, что она далеко не красавица. Лицо чересчур удлиненное и тонкое, ротик маленький и лишенный пикантности, со слегка выступающими вперед верхними зубами. У нее были русые волосы, немного выгоревшие на солнце.

Она выбрала на полке батон, проверила хруст корочки чуткими пальцами и удовлетворенно кивнула. Не красотка, но определенно вызывает вожделение, подумал пекарь.

Ее кожа казалась мягкой и нежной. Но именно манера держать себя приковывала внимание мужчин, заставляла оборачиваться вслед. Уверенная и хладнокровная, она сообщала миру: эта девушка делает только то, чего хочет сама, и ничего другого. Хозяин булочной сказал себе, что не стоит искать другого определения. Девушка была сексуально привлекательна. Вот это в самую точку.

Он поиграл плечами, чтобы освободить рубашку, прилипшую к пропотевшей спине.

— Тепло сегодня, не правда ли? — произнес он.

Девушка достала из кошелька монеты и заплатила за хлеб. В ответ на его реплику улыбнулась и вдруг оказалась действительно красивой .

— Солнце! Обожаю его, — сказала она, защелкнула кошелек и открыла дверь. — Спасибо! — бросила через плечо, выходя на улицу.

В ее французском языке звучал чуть заметный иностранный акцент. Английский, как показалось булочнику. Но, возможно, он только вообразил себе это, глядя на цвет ее лица. Он продолжал смотреть на ее попку, когда она снова пересекала улицу, завороженный движениями ягодиц, заметными даже под хлопком платья. Она, должно быть, возвращалась в квартиру какого-нибудь молодого патлатого музыканта, продолжавшего валяться в постели после бурно проведенной ночки.

Пронзительный голос Жанны-Мари раздался ближе, разбив вдребезги все фантазии мужа. Тот тяжело вздохнул и бросил полученные от девушки монеты в одно из отделений кассового аппарата.

Ди Слейн улыбалась, удаляясь от булочной по тротуару. Легенды подтверждались: французские мужчины чувственнее англичан. Взгляд пекаря почти не скрывал сладострастия, а затем глаза оценивающе впились ей пониже спины. Английский булочник лишь мельком бы посмотрел из-за стекол очков на ее грудь.

Она чуть откинула голову назад, убрав пряди волос за уши, чтобы позволить горячим солнечным лучам беспрепятственно падать на лицо. Все чудесно! Эта жизнь, это парижское лето. Никакой учебы, никаких экзаменов, никаких сочинений, никаких лекций.

Спать с Майком, поздно просыпаться, проводить дни за книгами, которые давно хотела прочитать, или среди картин, особенно ей нравившихся, а вечером встречаться с интересными, эксцентричными людьми.

Скоро все должно кончиться. Еще немного, и ей предстояло принять решение, что делать со своей будущей жизнью. А пока она находилась в состоянии неопределенности, просто наслаждалась жизнью по своему вкусу, не имея перед собой четкой цели, которая бы диктовала, как ей следует проводить каждую минуту.

Она свернула за угол и вошла в небольшой, непритязательный с виду многоквартирный жилой дом. Когда она миновала кабинку с крохотным окошком, оттуда донесся тонкий голосок консьержки:

— Мадмуазель!

Седовласая женщина отчетливо делила свое обращение по слогам, ухитряясь придать ему чуть обвинительный оттенок, как бы подчеркивая тот скандальный факт, что Ди не состояла в браке с мужчиной, снимавшим здесь квартиру. Ди снова улыбнулась. Парижский роман не был бы совершенен без фигуры не одобряющей его консьержки.

— Телеграмма, — сказала женщина.

Она положила конверт на полку под окошком и пропала в полумраке своей пропахшей кошками конуры, словно торопилась отстраниться целиком и полностью от аморальных юных девиц и получаемых ими телеграмм.

Ди схватила конверт и взбежала по ступенькам лестницы. Послание было адресовано ей, и она заранее знала его содержание.

Ди вошла в квартиру, где положила батон и телеграмму на стол в тесноватой кухне. Засыпала зерна в кофемолку и включила ее нажатием кнопки. Машина шумно заскрежетала, превращая в порошок коричнево-черные зерна.

Словно в ответ, донесся чуть завывающий звук электробритвы Майка. Порой только многообещающим запахом кофе и можно было выманить его из постели. Ди заварила полный кофейник и нарезала свежий хлеб.