Борис Старлинг - Видимость

Анджела возилась в углу с одним из других пациентов.

«Анжела, - сказал Герберт, - а где моя мать?»

«О, привет, Герберт». Она улыбнулась ему, затем Папворту и Фишеру. "Здравствуйте."

Они улыбнулись в ответ; Друзья Герберта, не о чем беспокоиться.

«Через две двери справа».

«Зачем ты ее переехал?»

«Стала доступна отдельная комната, и она подняла такой шум, что мы переехали туда. Знаете, больше для нашего мира и тишины, чем для чего-либо еще?

Она засмеялась, давая понять Герберту, что она шутит - ну, полушутя, - а затем повернулась к пациенту, которого лечила.

Герберт собирался спросить, откуда у Гая свободная комната, так как они были на желтом предупреждении.

Затем он сообразил, что предыдущий обитатель, вероятно, пополнил ряды тех, кого поразил туман в самой многолюдной части больницы: в морге.

Они нашли Мэри и Ханну в третий раз.

Комната была маленькой и почти темной; Единственное освещение обеспечивала небольшая прикроватная лампа. Мэри сидела в постели, а Ханна, завернутая в одеяла, сидела на стуле рядом с ней.

«Очень просто, - говорила Ханна. «Брак - это любовь. Любовь слепа. Итак, брак - это институт слепых ».

«Перестань, дорогой», - сказала Мэри сквозь смех. «Мне больно смеяться».

«Привет», - сказала Ханна, услышав Герберта, или понюхав его, или просто почувствовав какое-то шестое чувство его присутствия.

"Герберт!" - сказала Мэри. «Сказал, что в конце концов они найдут мне комнату. А твоя подруга заставляет меня смеяться гораздо больше, чем мне нужно.

Она посмотрела на Папворта и Фишера, как будто заметив их впервые. "Кто ты?" она спросила.

Папворт закрыл за собой дверь и встал перед ней, скрестив руки и расправив плечи, как полузащитник.

«Ханна, мне нужна твоя трость», - сказал Герберт.

"Это в ее трости?" - спросил Папуорт.

Когда Герберт кивнул, Папворт посмотрел на Фишера, как бы спрашивая: как мы могли это пропустить?

Фишер пожал плечами и ничего не сказал.

«Что, черт возьми, происходит?» - спросила Мэри.

«Здесь нет, - сказала Ханна.

"Это не на твоей кровати".

«Должно быть, внизу».

«С меня этого достаточно, - сказал Папворт.

«Как ты без трости попал сюда из палаты?» - спросил Герберт.

«Медсестра, принеси меня».

Герберт повернулся к Папворту. «Нам придется вернуться и получить это».

«Она лжет, - сказал Фишер. «Трость здесь».

Ханна резко упала, ее глаза расширились, а кожа быстро побледнела; рецидив. Герберт схватил ее под мышки и удержал в вертикальном положении. Ее лицо было скользким от пота, как будто по коже протекла жидкость.

"Обратитесь к врачу!" Герберт крикнул Папворту.

«Я врач, - сказал Фишер.

«Настоящий доктор, черт тебя побери!»

«Я настоящий врач».

Ханна смотрела на Фишера. Ее взгляд был настолько пристальным, что Герберт даже не мог поверить, что она ничего не видит. Она заикалась, и Герберт еще никогда не видел ее такой разорванной.

Затем, за долю секунды до того, как ей удалось произнести слова, он знал, что она знала и что она собиралась сказать.

«Привет, дядя Пепи», - сказала она.

Менгеле, бесполезно подумал Герберт; Менгеле, Менгеле. Менгеле был здесь.

Так очевидно, если знать. Это так очевидно, если сложить по кусочкам.

Генетика, новый рубеж науки; поле битвы для следующей мировой войны.

Менгеле, исчезнувшего из послевоенной Германии.

Американцы вербуют нацистских ученых, чтобы они не работали на Советы.

Операция «Скрепка», в ходе которой были обелены записи немецких ученых и, если необходимо, им дали вымышленные имена.

Поиски ДНК доктора Фишера были естественным продолжением извращенной работы Менгеле в Освенциме.

Это было так очевидно, когда можно было увидеть немигающий взгляд василиска Менгеле со всеми библейскими коннотациями, его веки были так сильно прикрыты, что была видна только половина его зеленовато-коричневых радужек.

Это так очевидно, если учесть реакцию Ханны.

В случае с Уилером она сразу же извинилась, как будто сделала неожиданный поворот. Менгеле был там. Несмотря на то, что он не разговаривал в ее присутствии, она, должно быть, что-то почувствовала, несправедливость, память о которой была так глубоко заперта в ней, что, поразмыслив, она просто отказалась рассматривать это.

Ужас на ее лице в предрассветные часы, когда злоумышленник неистовствовал по квартире; опять же, она должна была знать, даже не зная, что знала.

Это было так очевидно, когда Герберт подумал о том, как злоумышленник угрожал ослепить его.