Пола Хокинс - В тихом омуте

Лина немного помолчала, но потом заговорила уже громче и настойчивее:

– Ладно, может, тогда ты и не хотела ничего рассказывать, а потом? Почему потом ты ей не объяснила, что случилось той ночью?

– Потому что я неправильно поняла ее слова, – ответила я. – Абсолютно неправильно. Я была уверена, что она знала о случившемся той ночью.

– Ты решила, что она знала и ничего не сделала? Как ты могла так о ней подумать?

Разве можно это объяснить? Что я соединила твои слова, сказанные той ночью и спустя много времени: «Неужели в глубине души тебе не понравилось?» И придумала объяснение, которое все расставило по своим местам и позволило жить дальше, не задумываясь о том, что произошло на самом деле.

– Я решила, что она встала на его сторону, – прошептала я. – Выбрала его, а не меня. Я не могла его винить, потому что даже не думала о нем. Если бы я посчитала, что это его вина, и стала думать о нем, все стало бы для меня реальностью. Поэтому… вместо него я думала о Нел.

Голос Лины стал холодным:

– Я не понимаю тебя. Я не понимаю таких людей, как ты, которые во всем видят вину только женщин. Если два человека совершают плохой поступок и один из них – женщина, то виновата обязательно она, так, что ли?

– Нет, Лина, не так, не так…

– Нет, так! Когда муж заводит роман, почему жена всегда ненавидит другую женщину? Почему не своего мужа? Это он ей изменил, это он клялся любить ее вечно и все такое. Так почему же не его сталкивают вниз с проклятого обрыва?

Четверг, 25 августа

Эрин

Рано утром я отправилась на пробежку вверх по реке. Мне хотелось оказаться подальше от Бекфорда и как следует все обдумать, но, хотя воздух после дождя казался удивительно свежим, а на небе не было ни облачка, туман в моей голове продолжал сгущаться. Все запутывалось еще больше.

К тому времени, когда мы с Шоном накануне вышли от Джулс и Лины, я уже настолько себя завела, что не могла больше сдерживаться и, сидя в машине, прямо спросила его:

– А что было между вами и Нел Эбботт?

Он так резко затормозил, что я едва не вылетела через лобовое стекло. Мы остановились посреди дороги, но Шон, похоже, этого даже не заметил.

– Что ты сказала?

– Может, лучше встать на обочине? – поинтересовалась я, глядя в зеркало заднего вида.

Он в него не смотрел. Я знала, что поступила глупо, задав вопрос сразу в лоб, а не подведя к нему и не попытавшись осторожно выяснить подробности.

– Ты сомневаешься в моем профессионализме? – На его лице появилось упрямое выражение, которое раньше мне видеть не доводилось. – Ну?! Так или нет?

– Я получила информацию, – сказала я, старясь говорить спокойно. – Мне дали понять, что…

– Дали понять? – переспросил он, будто не веря своим ушам.

Сзади нетерпеливо просигналила машина, и Шон нажал на педаль газа.

– Кто-то дал понять! И ты решила, что это дает тебе право меня допрашивать?

– Шон, я…

Мы доехали до стоянки возле церкви. Он остановился, потянулся через меня к дверце и открыл ее.

– Ты видела мое личное дело, Эрин? – поинтересовался он. – Потому что твое я читал.

– Сэр, я не хотела вас обидеть, но…

– Убирайся!

Я едва успела захлопнуть дверь, как он рванул с места.

Добравшись до вершины холма к северу от коттеджа, я совсем запыхалась и остановилась, чтобы перевести дух. Было еще очень рано – всего семь часов, – и передо мной открывалась вся долина. Такая мирная и прекрасная. Я приготовилась к спуску, чувствуя, что мне нужна физическая нагрузка, что нужно выложиться, не жалея себя. Разве это не лучший способ обрести ясность мыслей?

Шон вел себя так, словно был виновен. Или задет за живое. Как человек, считавший, что его профессионализм ставится под сомнение безо всяких на то оснований. Он не случайно поднял вопрос о наших личных делах. Его было безупречным, а меня чуть не выгнали из полиции за связь с более молодым коллегой. Я неслась вниз по склону, не сводя глаз с тропинки, и обрамлявшие ее кусты дрока казались бесформенной желтой массой, проплывавшей мимо. У Шона впечатляющий список задержаний, он пользуется большим уважением среди коллег. Как сказала Луиза, он – хороший человек. Правой ногой я зацепилась за камень и растянулась в пыли, жадно глотая воздух. Шон Таунсенд – хороший человек.

Таких кругом немало. Мой отец считался хорошим человеком. Уважаемым офицером полиции. Однако это не мешало ему избивать нас с братьями до полусмерти, когда он был не в настроении, но кого это волновало? Когда наша мама пожаловалась его коллеге, что он сломал брату нос, тот заметил: «Есть очень тонкая линия, милая, которую тебе лучше не переступать».