И тогда Николас понял, что близится конец. Что всему этому блистательному зрелищу предстоит рассеяться и исчезнуть, «как бы пустому сновиденью». И он подумал, что его сердце вот-вот разорвется. Пэк продолжал свою речь. Николас разглядывал его в профиль. Он ощущал внутреннее напряжение, которое охватывало актера, видел, как сурово сжимаются его челюсти и ходят ходуном мышцы гортани. Декламировал исполнитель с большим воодушевлением, и на заключительных строках изо рта у него серебристыми брызгами вылетала слюна. А на словах: «Давайте руку мне на том» — он дружелюбно простер левую руку в сторону зрителей, а правой сжал руку Николаса. Так и стояли они на протяжении последних строк — актер и мальчик, чья жизнь никогда уже не будет прежней. А потом все закончилось.
Когда грянули аплодисменты, Николас сел. А когда актеры наконец удалились и зрители разошлись, он все еще сидел, сжимая в руке стакан и оцепенев от волнения. Рабочий сцены унес лесенку. Николас допил последние капли черносмородинного напитка, остававшиеся на дне его стакана, а потом заметил на полу красную ленточку и бумажную розу. Он подобрал их и бережно положил себе в карман. Решетка с осветительными лампами была опущена, и, проходя мимо, он почувствовал, что покидать этот зал ему совсем не хочется.
На дороге стояло два автофургона. В один погрузили металлическое дерево с золотыми яблоками. Из школы вышли несколько актеров. Они направились по дороге, и Николас последовал за ними — о том, чтобы прямиком вернуться домой, и речи не было. Актеры зашли в паб. На мгновение он замешкался перед дверью, но потом прокрался внутрь, спрятался за автоматом для продажи сигарет и принялся восторженно наблюдать.
Актеры стояли кружком в нескольких шагах от него. Одеты они были совсем не элегантно. Джинсы, потрепанные шарфы, свитера. Они пили пиво и не привлекали к себе внимания ни громкими разговорами, ни громким смехом… Они просто были не такими, как все. Отмеченные какой-то едва различимой печатью, чем-то неуловимым. Он увидел Пэка, мужчину средних лет в старой черной кожаной куртке и джинсовой кепке. Тот курил, выпускал струйки дыма и улыбался.
Николас наблюдал за ними с таким неистовым восхищением, что у него заболела голова. Он безуспешно пытался подслушать их разговор и готов был подобраться поближе, когда дверь открылась и в паб вошли двое учителей. Юноша незаметно проскользнул у них за спиной и выбрался на улицу. Николас чувствовал, как невыносим был бы для него банальный повседневный разговор, в котором ему пришлось бы участвовать, он не сомневался, что недавно пережитый восторг сказался даже на его внешности. И поэтому боялся грубых и бестактных расспросов.
По счастью, когда он пришел домой, все уже легли спать. Он посмотрелся в зеркало на кухне и, к своему удивлению и некоторой досаде, не разглядел в своем облике особых перемен. Его лицо было бледным, а глаза сияли, но в остальном он выглядел по-прежнему.
Однако сам Николас уже не был прежним. Он сел за стол и достал стакан, бумажную розу, ленточку и бесплатную программку. Он расправил бумагу и пробежал взглядом список действующих лиц и исполнителей. Пэка играл Рой Смит. Николас аккуратно обвел его имя карандашом, тщательно вымыл и протер стакан, положил в него розу, программку и ленточку, а потом ушел к себе в комнату. Он лег в постель и до самого рассвета воскрешал в памяти каждое мгновение минувшего вечера. На другой день он пошел в библиотеку, спросил, нет ли где поблизости постоянной труппы, и получил подробные сведения о театре Лэтимера. В тот же вечер он явился в театр, сказал, что хочет быть актером, и ему сразу поручили помогать с бутафорией для спектакля «Французский без слез» [11] Комедия Теренса Реттигена (1936).
.
Николас быстро понял, что театр снаружи и театр изнутри — совсем разные вещи, и воспринял это открытие философски. Ему приходилось многому учиться. Он сожалел, что никто из членов ЛТОК, за исключением Дирдре, не видел «Сна в летнюю ночь», но очень быстро уяснил, что не стоит и пытаться рассказывать об этом спектакле, а тем более описывать свои впечатления. Поэтому он изготовлял и раздобывал бутафорию, и сделался таким важным лицом, что его постоянно привлекали к работе над спектаклями. Во время следующей постановки, «Один раз в жизни» [12] Комедия Мосса Харта и Джорджа Саймона Кауфмана о жизни киноактеров (1930).
, он записывал режиссерские замечания. Сначала он понаделал множество беспорядочных помет, тем самым вызвав насмешки Эсслина и холодное презрение Гарольда, но взял пьесу домой, перечитал несколько раз, освоился с резкими сюжетными поворотами, уяснил значение пауз, запомнил, в какой последовательности действующие лица входят и уходят, и в дальнейшем исполнял свои обязанности гораздо лучше. Он помогал сооружать декорации для «Чайного домика августовской луны» [13] Комедия Джона Патрика об американизации жителей острова Акинава во время американской оккупации Японии (1953).
, а Тим учил его основам обращения с осветительными приборами, брал в свою ложу и время от времени похлопывал по мягкому месту. В «Снежной королеве» Николас занимался шумовыми эффектами и музыкальным оформлением, а в «Суровом испытании» [14] Пьеса Артура Миллера о процессе над салемскими ведьмами (1953).
получил свою первую роль, состоявшую из нескольких фраз.
Читать дальше