Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Подобная процедура заняла бы много времени, Китти. И не обязательно завершилась бы в вашу пользу.

— Я даже не трогала эту чертову бритву!

— Конечно, ваших отпечатков на ней не обнаружилось, но, когда покойник взял в руку бритву, на ней вообще не было ничьих отпечатков. Даже у самого глупого преступника хватит сообразительности стереть свои отпечатки с орудия убийства. Тем не менее мое природное чутье воспротивилось этому простому решению.

Роза и Китти обменялись испепеляющими взглядами.

— Также я решил, что Дэвид, Колин и Дирдре вне подозрений. Я давно знаю всех троих, и хотя не настолько наивен, чтобы утверждать, будто никто из них не способен на убийство вообще, очень сомневаюсь, что кто-нибудь из них оказался способен на это конкретное убийство. Но, конечно, возможности у них были. И для меня это стало настоящим камнем преткновения. Потому что до сегодняшнего вечера возможности были у всех неподходящих людей, а у подходящих людей не было.

— И что произошло сегодняшним вечером? — спросил Гарольд, перед этим молчавший дольше, чем могли припомнить все присутствующие.

— Оказалось, что бритвы было две.

Эти слова, прозвучавшие в полной тишине, произвели такой же эффект, как брошенный камень, взбаламутивший спокойную водную гладь. Беспокойство волнами распространилось по рядам. На некоторых лицах было написано нетерпение, любопытство, на других — озабоченность и тревога, но только одно из них мертвенно побледнело. Эйвери подумал: «Боже мой, ему что-то известно. Я был прав». А потом, не заботясь о том, что его жест могут увидеть и осудить окружающие, взял своего возлюбленного за руку и пожал ее: один раз для успокоения, два раза на счастье. Тим даже не заметил.

— Это обстоятельство, конечно, полностью изменило ситуацию. Почти каждый мог забрать бритву, подсунуть вместо нее другую, отклеить ленту в удобное для него время, а затем положить первую бритву обратно.

— Почти каждый, кроме кого, Том? — спросил Николас.

— Кроме Эйвери. Он не появлялся за кулисами, пока спектакль не закончился. Теперь, когда я узнал, как было совершено убийство, — продолжал Барнаби, — у меня осталось два «зачем». Во-первых, зачем кому-то понадобилось убивать Эсслина, а во-вторых, на что ответить гораздо затруднительнее, зачем было совершать это на глазах у более чем сотни людей? Честно говоря, второго я по-прежнему не понимаю, зато насчет первого полностью уверен.

С этими словами он направился в обратную сторону, вниз по проходу, и снова все головы повернулись вслед ему, словно нанизанные на невидимую ниточку. Дойдя до сцены, он развернулся, заложил руки в карманы и умолк. «До чего хорош, — с восхищением подумала Калли. — А я-то считала, что талант у меня от мамы».

— Отвергнув мотивы, которые мы предполагали первоначально — а именно ревность и деньги, — мы обратились к третьему, столь же вескому и, полагаю, верному. Эсслин Кармайкл был убит, потому что он что-то знал . Наше расследование показало, что, если только он не обделывал свои дела с особой хитростью, большими суммами он не обзавелся, стало быть, свой секрет он использовал явно не для выжимания денег. Но шантажисту не обязательно нужны деньги. Он может оказывать на жертву сексуальное давление или использовать свою тайну для получения власти. Первое я счел маловероятным, поскольку он совсем недавно женился и, благодаря недостатку проницательности, был вполне доволен. Однако второе казалось мне еще менее вероятным, поскольку основными чертами его характера я полагал отсутствие амбиций и уверенности в себе. Однако я все больше и больше убеждался, что разгадка скрывается именно в этой области.

Как и все вы, я считал это убийство постановочным. Хотя в тот страшный вечер действительность пробиралась на сцену довольно неприятным образом, все мы до последней минуты знали, что смотрим пьесу. На Эсслине были грим и костюм, он произносил затверженные реплики и выполнял заученные движения. Его убийца был членом труппы. Казалось столь очевидным, что все сосредоточено в театре Лэтимера, что я почти не принимал во внимание остальную часть жизни Эсслина — в сущности, ее основную часть. Именно Китти напомнила мне, что с девяти утра до пяти вечера, с понедельника по пятницу, он работал бухгалтером.

При этих словах Тим закрыл свое бледное как мел лицо руками и опустил голову. Эйвери приобнял его за плечи. Его воображение заполонили смехотворно мелодраматичные картины. Он представлял, как будет каждую неделю навещать Тима в тюрьме, пусть даже долгие годы. Он испечет ему пирог с напильником внутри. Или тайно пронесет веревку под плащом. При мысли о еде Эйвери почувствовал, как в животе у него забурчало. Как Тим выживет?