Марина Серова - Преступление высшей пробы

Воспользовавшись тем, что ее подельник на какое-то время оказался вне подозрений, Елена Григорьевна тайно извлекла похищенное из устроенного ей же самой схрона и перепрятала в собственной квартире. Оставалось только спровадить своего подельника, чтобы не делиться добычей. А может, Солодовникова вполне справедливо рассудила, что одной ей будет проще замести следы. Ведь в конце концов именно так и вышло. По делу Елена Григорьевна проходила всего лишь как второстепенный свидетель, никому и в голову не пришло, что она могла организовать кражу.

— А как же так вышло, что все досталось ей одной? — Я все же не удержалась от вопроса.

— А вот так и вышло, — хмуро отозвался Митченко. — Любил я ее очень, доверял ей во всем. То есть во многом. Я, когда деру дал, помчался в свою комнатушку, которую снимал. Сам-то я в общаге числился, но жить там не хотел. Лелька знала, что я туда побегу, да и уговор у нас такой был — дело сделаем и разбегаемся в разные стороны, ну с ребятами моими, в смысле. Что бы там ни произошло, риск-то все равно был, мы это осознавали. И с Лелькой так же уговорились, что прячусь я в своей комнатушке и сижу там тише воды ниже травы, никуда носа не высовываю. Я ведь даже с работы уволился. На фига, думал, мне работа-то после…

Тут он осекся и ненадолго задумался.

— Только не добежал я до комнатушки своей, Лелька меня, оказывается, караулила. Подлетает ко мне, глаза такие страшные сделала, у меня аж сердце ухнуло. Ну, думаю, что случилось-то. Что ребят повязали, я знал, само собой. А за мной-то никто не увязался. Ты чего здесь, спрашиваю, мы же уговорились… А она бросается на меня, как кошка, и шепчет, что, мол, уезжать мне надо из города прямо сейчас. Что вот-вот меня повяжут, где-то она там напортачила, а если меня схватят, то и на нее сразу выйдут. И пойдем, говорит, мы всей нашей четверкой, сам знаешь подо что. Мне бы чуток одуматься, но я и опомниться не успел. А она уже меня тащит прочь да деньги мне сует. Садись, говорит, на попутку и вон из Тарасова куда подальше. Как все уляжется, я тебе знать дам. — Тут Митченко усмехнулся. — Как это, интересно знать, если бы она понятия не имела, где я отсиживаюсь. Но я и тут ей поверил безоговорочно. А уж прятаться мне было где.

— И где же вы все это время прятались? — поинтересовалась я, поскольку молчание затянулось.

Митченко покосился на меня и неожиданно заявил:

— А дома у себя, в Оренбурге. Меня там жена ждала, Варенька, и Борюшка, наш с ней сынок. А Лелька об этом знать не знала, не говорил я ей. Как не знала и имени моего настоящего. Для нее я Костиком был, как и для всех в ту пору.

— Вы же ее любили?

— Любил, — кивнул Митченко. — Но только у меня такое правило — до конца никогда никому не доверять. Старая привычка, столько раз она помогла мне сухим из воды выйти. Вот и в тот раз помогла. Спасла, можно сказать.

Вот теперь все встало на свои места. В записной книжке Елены Григорьевны фигурировал именно Константин, а не Юрий, впрочем, как и в следственном деле, осевшем на долгие годы в архиве. А ведь если бы я сопоставила имя настоящего преступника, которое увидела в этой злосчастной книжке, с именем консьержа, то как знать, не завертелись ли бы колесики неофициального расследования гораздо быстрее.

Тут же мне вспомнилось и предсказание двенадцатигранников, которые никогда не ошибаются. Это я далеко не всегда верно истолковывала их подсказки и, лишь наломав дров, вспоминала, что именно об этом и предупреждали меня мои верные помощники. А ведь верно, только сейчас мне удалось схватить того, кто был так близко от меня с самого начала.

— Спровадила меня, значит, Лелька, — продолжал Митченко свой рассказ, прерванный небольшим философским отступлением. — А я до самого Оренбурга со страху трясся. Добирался на перекладных, чтобы следы замести. Вернулся домой, к жене и сыночку, как полагается из рейса. Жена знать не знала, чем я на самом деле промышлял, да так и не узнала никогда до самой смерти. И сынок мой не знал, и Оленька не знает… Только в тот раз я вернулся, что называется, пустой. Ну без денег почти. Но они и такому мне были рады. Варька-то меня любила до беспамятства, не то что я ее. Мне она была до лампочки. Женился, чтобы хата своя была, ну и пора уже было семьей обзаводиться. А она была девка хозяйственная, симпатичная, на меня надышаться не могла, сына родила опять же. Чего еще надо. Скотиной я все-таки был, чего греха таить. Да и не жадная Варька была совсем. Есть деньги — хорошо, нет — и не надо, и так проживем. В огороде крутилась, сама портнихой была, подрабатывала шитьем. Ну вот, вернулся я к ним, сам вскоре в дальнобойщики подался, уехал опять в рейс. Только теперь уж взаправду. А там начал помогать выгружать коробки, вот сдуру спину себе и сорвал. Проблемы начались с позвоночником, иной раз сижу за баранкой, а от боли впору завыть. А как-то раз еду и вдруг чувствую — вот-вот ноги отнимутся. Поскорее к обочине притерся, про себя об одном думаю, хватило бы только запаса на тормоз нажать. Успел — и как в темноту провалился. Сколько пробыл там, не знаю. Только, как оказалось, все сроки поставок по моей вине сорвались. А чем я виноват? Что на работе здоровье растерял? Ну тогда ребята-сменщики меня нашли по маршруту следования. Приятель мой сел за баранку, меня рядом усадил, груз сначала помог доставить, хотя толку-то было от этого… Ни копейки не заработал, да еще под штраф влетел. И уволили меня вслед за этим, кому такой работник нужен.