Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Архив выглядел так же, как и несколько лет назад: три старых стеллажа на деревянных каркасах длиной десять метров и высотой около трех, заполненные папками, крепились к потолку подвала, а между их рядами висело по две тусклые лампочки. Папки стояли в хронологическом порядке. На это указывали не только подписи, но то, как пожелтели и потемнели хранящиеся в них бумаги. Самые старые документы датировались началом XIX века, но таких насчитывалось немного. В основном это были документы, которые первые финские евреи привезли с собой издалека: свидетельства о рождении из Минска и Витебска, генеалогические древа, свидетельства об обучении на раввина в Вильне и «вольные», выданные кантонистам, отслужившим положенный срок. Главный архив финских евреев завели в середине XIX века. Старейшие документы хранились в кармашках из твердого пластика, большинство которых были, в свою очередь, подшиты в папки с твердыми деревянными крышками. Архив XX века почти без исключений держали в картонных папках на тесемках без пластиковых карманов. В помещении стоял запах старой сухой древесины.

Даниэлю пришло в голову, что не только архивариус, но, вероятно, и Симон Мейер мог бы сказать, не пропало ли что-нибудь из архива, — ведь на протяжении последних десятилетий профессор был самым скрупулезным его исследователем.

— Мне надо идти, но ты можешь остаться тут и все осмотреть, — сказал Минтцберг. — Здесь нет ничего секретного. Скажи, если что-нибудь заметишь. И запри дверь, когда будешь уходить.

Как только Минтцберг вышел, Даниэль направился к самому дальнему стеллажу, где хранились бумаги XIX века. В нем было шесть полок, и Даниэль стал просматривать их. Он наклонился и начал с нижней. Дойдя до третьей полки, Даниэль нашел то, что искал. Между двумя старыми папками был зазор, оставшийся от недостающей папки. Он потрогал пальцем поверхность полки между соседними папками и поднес палец к свету. На нем не осталось пыли. Значит, совсем недавно на этом месте что-то стояло.

Даниэль взял с полки папки с обеих сторон от опустевшего места и аккуратно извлек старые бумаги из пластиковых кармашков. На документах XIX века почти все надписи были сделаны на идише, а даты указаны по еврейскому летосчислению. Яновски в уме пересчитал их в григорианские. Документы в папке перед опустевшим местом на полке были датированы 1860-ми годами. Среди бумаг нашелся рисунок с изображением старого Наринкка на фоне колокольни Свято-Троицкой церкви. В следующей за пустым местом папке находился архив за конец 1870-х годов. Если документы располагались по порядку, значит, похищенные материалы должны были относиться к началу 1870-х годов.

Даниэль разложил вынутые им бумаги. Его внимание привлек документ, сохранившийся на удивление хорошо. Он не знал идиша, но в документе многое было написано на иврите: это оказалось свидетельство об обучении в Вильне. Казалось невероятным, что всего восемьдесят лет назад этот Северный Иерусалим находился в нескольких сотнях километров от Хельсинки. Теперь от той довоенной иудейской жизни не осталось ничего, кроме памятников, музеев и бесчисленных дверных косяков, на которых при внимательном рассмотрении можно было иногда заметить следы мезузы.

Даниэль складывал бумаги, когда перед его глазами промелькнуло слово «Кетер», Корона. Он прочитал всю фразу, и по телу побежали мурашки. Как же он не додумался раньше!

Предложение было выписано красивой дугой по верхнему краю листа. Это был диплом: « Он выбрал Корону Торы ».

Даниэль возвращался к воротам через двор общинного центра, и сердце его теперь билось чаще, чем когда он пришел сюда. Минтцберг по-прежнему разговаривал с охранником. Даниэль постучал в дверь.

— А как вы поняли, что в архив кто-то забирался?

— Дверь была приоткрыта, и внутри горел свет. Дежурный заметил это во время обычного обхода. Ключи от архива есть только у архивариуса и у нас двоих, причем никто из нас туда не заходил, — сказал Минтцберг.

Ответ удивил Даниэля. Было странно, что вор оставил открытой дверь и не выключил за собой свет — ведь если бы не этот просчет, никто и не заметил бы кражи. Даниэль хотел еще спросить, не появлялись ли в синагоге в последние несколько недель иностранные ортодоксальные иудеи, но тут ему в голову пришла другая мысль.

— И что было потом? — спросил он, повернувшись к охраннику.

Вопрос, кажется, не смутил охранника.

Может быть, дело было в том, что его начальник Минтцберг уже несколько успокоился. Привратник вздохнул и задумался: