Андрей Воронин - Последнее купе

И тлеющая сигарета в пальцах – «данхилл» или «Мальборо». А в ящике стола лежит считай что целая пачка, он ее открыл всего час назад; а если порыться в столах у сотрудников, то можно наскрести уйму рассыпанных там «кэмел», «Филипп моррис», «бостон». А пепельницы? Сколько великолепных, огромных, сочных окурков покоится в пепельницах в его офисе!..

Леонид Федорович не выдержал, достал из кармана кусок газеты и спичечный коробок с чаем «Зита и Гита», скрутил «козью ножку» и закурил. Вообще-то в поле курить нельзя, техника безопасности. Могут увидеть, а в следующий раз подстерегут на этом же месте… Но уж слишком здесь красиво.

Минут пять он сидел неподвижно, потом вспомнил про самогон. Открыл банку, отхлебнул. Почувствовал, что сейчас заплачет.

Как хорошо, едрена вошь. Как хреново, едреный корень.

И все-таки – хорошо. Только…

– Обычная природа, ничего особенного, – раздался рядом чей-то голос.

Леонид Федорович вскочил, как ошпаренный. В двух шагах от него стоял мужчина в темном костюме и мочился на траву. Задрав стриженую голову, он рассматривал что-то в небе над собой.

– …Хотя, с другой стороны: где-то сейчас дуют муссоны, сезон дождей. Где-то сходят оползни, на Гавайях извергаются вулканы, во Флориде гуляют смерчи, в Санто-Доминго по улицам шастают наркоманы с «пушками». А здесь тихо и покойно.

Мужчина застегнул брюки, посмотрел на Леонида Федоровича.

– Да ты не суетись, бедолага, я не местный, – сказал он. – Это у тебя что, самогонка?

– Д-да, – ответил питерский интеллигент в пятом поколении.

Мужчина наклонился, отпил из банки. Под задравшейся полой пиджака Леонид Федорович увидел рукоятку пистолета.

– А закусить ничего нету? – мужчина скривился и открыл рот.

– Картошка. Сырая. Я только…

Ни слова больше не говоря, незнакомец аккуратно взял Леонида Федоровича за волосы, притянул к себе и занюхал его головой.

– Ароматы родной земли, – сказал он спустя некоторое время. – Ты когда последний раз намыливал свою башку, бедолага?

– Тогда я еще не был бедолагой, – сдержанно ответил Леонид Федорович.

– Это в прошлой жизни, наверное?

– Да, в прошлой, – сказал Леонид Федорович. Он никак не мог решить: прихватить авоськи с собой или – ну их к лешему, бежать налегке.

И вдруг откуда ни возьмись в руках у мужчины появилась аппетитная красно-белая пачка сигарет. Крышка была приоткрыта, внутри в две ровные шеренги выстроились сигаретные фильтры.

– Ты не смотри, бедолага, – сказал мужчина, встряхивая пачку. – Кури, пока дают.

– У меня нет денег, – осторожно намекнул питерский интеллигент.

Мужчина улыбнулся.

– Я ведь не одалживать у тебя пришел, верно? Кури, кури.

Одну сигарету Леонид Федорович сунул в рот, другую с молчаливого согласия незнакомца сунул за ухо.

– И почки у меня ни к черту, – сказал он, с наслаждением вдыхая горьковатый пьяный дым. – Печень увеличена. Сердце шалит. В прошлой жизни я не выходил из дому без валидола… Отпустите меня, пожалуйста.

– Я не буду тебя резать, – сказал мужчина равнодушно. – Плевать я на тебя хотел. – Он снова задрал голову и посмотрел в небо. – Ты видел когда-нибудь, как торнадо шерудит нудистский пляж в Майами? И как вяжет яйца на узел?

– Н-нет, – сказал Леонид Федорович. Мужчина помолчал.

– А на дороге кого-нибудь видел?

– То есть?

Длинная сильная рука аккуратно взяла Леонида Федоровича за волосы и встряхнула.

– Ты шел из деревни, бедолага. Ты кого-нибудь встречал по дороге?

– Нет… кажется. А кого я должен был встретить? – осмелился спросить питерский интеллигент.

– Синий мини-фургон. Или четверых лоботрясов с прострелянными задницами.

Леонид Федорович затряс щеками.

– Нет. Конечно, нет. Никого. Никогда.

Его отпустили. Мужчина снова присел на корточки, открыл банку и сделал длинный глоток. Скривился, плюнул. Занюхивать не стал.

– Я видел торнадо в девяносто третьем.

И мужика, которому хирург в муниципальной больнице развязывал яйца – огромные фиолетовые яйца, распухшие, все в прожилках… А вот этих четверых лоботрясов – нет, не видел. И синий мини-фургон не видел… Такая вот лажа. Где они могут быть, леший бы их задрал?

Вопрос был адресован в ночное небо над стриженой головой незнакомца. То есть – в никуда. Леонид Федорович докурил, воткнул обгоревший фильтр в землю и осторожно отступил к своим авоськам. Мужчина обернулся.

– И ты хочешь убежать, – заметил он проницательно. – Ладно, беги. Беги, бедолага, не стесняйся.