Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Ну, что вы там сидите? — внимательно разглядывая себя в зеркало, с оттенком нетерпения поинтересовалась Алевтина Матвеевна. — Живот схватило? Это через две улицы отсюда, в переулок направо. Дом номер пять, с зелеными ставнями.

— Откуда вы все это знаете? — все же поинтересовался Глеб.

— Я живу в доме номер семь, — поправляя волосы, сообщила Алевтина Матвеевна.

— А не боитесь, что Басаргин обо всем догадается и припомнит вам вашу нелояльность?

Продолжая смотреться в зеркальце, секретарша едва заметно сдвинула брови.

— Это не имеет значения, — сказала она. — И потом, я буду очень разочарована, если. гм. если по окончании этой истории он еще сохранит способность сводить с кем-то счеты.

Глеб хотел поблагодарить, но она уже бросила пудреницу в сумочку, щелкнула замочком и пошла прочь. Проводив взглядом ее прямую спину и гордо поднятую голову, Сиверов покинул свое убежище и огородами, задами, перепрыгивая гнилые заборы и прячась за сараями, направился по указанному адресу. Подумалось, что секретарша мэра была права, не дав себя поблагодарить: в конце концов, было еще неизвестно, заслуживает ли ее поступок благодарности.

Он добрался до места быстро и еще успел увидеть, как из калитки выходит, держа за руку девочку лет пяти, молодая женщина. Лицо ее было бледным, глаза — заплаканными, а на левой щеке темнел круто запудренный синяк. Глеб вспомнил сытую скотскую физиономию сержанта, обычно сидевшего за рулем басаргинского «уазика», и тихонько вздохнул: почти у каждой сволочи на этой печальной планете имеется семья, и далеко не всегда она воспринимает смерть своего мучителя как избавление. Да и не все они на поверку оказываются такими уж мучителями, зато кормильцем, и порой единственным, является почти каждый из них. Другое дело, что такие, как Басаргин, его водитель и еще многие-многие другие вскармливают своих детенышей чужой кровью, чужими слезами.

Оставив всю эту поэзию до лучших времен (которые, как он подозревал, вряд ли когда-нибудь наступят), Глеб перебежал улицу, проскользнул в калитку, взбежал по ступенькам высокого деревянного крыльца и толкнул незапертую, как это было здесь заведено, дверь.

Мордатый сержант, в данный момент, естественно, одетый не в форменный китель, а в семейные трусы, лежал на кровати и, казалось, дремал. Его обмотанная толстым слоем марли правая нога торчала из-под одеяла, на придвинутой к кровати табуретке стояли бутылка самогона и стакан, мясистая ладонь слабо сжимала пульт дистанционного управления телевизором.

— Просыпайся, соня, — сказал ему Глеб и направил на сержанта пистолет, предотвращая его попытку достать то, что лежало под подушкой.

Сержант узнал его сразу, а узнав, моментально все понял. Сиверову даже не пришлось картинно лязгать затвором, тыкать в сержанта стволом и совершать прочие аллегорические телодвижения — тот заговорил раньше, чем Глеб успел сообщить ему о цели своего визита.

— Я не виноват! — заслоняясь от наведенного на него пистолета обеими руками, взвизгнул сержант. — Это он меня заставил! Он сказал: только попугать, пуганем разочек, и все. А потом. Потом сказал: все, запачкался, тебе отсюда только две дороги: либо со мной, либо на нары.

— Басаргин? — уточнил Глеб и получил в ответ серию энергичных кивков. — Ладно, пой дальше. Только покороче: кто тут кому кум, кто кому сват, когда это все началось и кто этим заправляет?

Сержант начал петь. Подгоняемый и направляемый Глебом, он пел восемь минут (Сиверов следил по наручным часам). На исходе девятой минуты Слепой уже перемахнул через забор, отделявший двор сержанта от луговины, на которой Аристарх Вениаминович Покровский некогда так неудачно пытался написать свой этюд. Еще через минуту, перебегая луговину, он услышал позади себя шум подъехавшей и остановившейся возле дома номер пять машины. А еще чуть погодя, когда Глеб уже нырнул в спасительный кустарник лесной опушки, за луговиной, все в том же доме номер пять, коротко и буднично хлопнул одинокий выстрел, означавший, что местная популяция оборотней только что уменьшилась еще на одну особь.

В местечках, подобных Волчанке, слухи распространяются если не со скоростью света, то уж со скоростью звука наверняка. Поэтому, явившись в этот день на работу, Николай Гаврилович Субботин был уже более или менее в курсе событий раннего утра. Причем сказать, кто поведал ему об этих событиях, когда и в какой именно форме, он не смог бы даже под пыткой — казалось, новости были просто растворены в свежем утреннем воздухе, и первый же вдох, сделанный на крыльце своего коттеджа перед тем, как спуститься и сесть в машину, снабдил его информацией — увы, неполной, отрывочной и явно искаженной.