Дарья Симонова - Кассандра пила массандру

— Вы о параллельных мирах? Не думал, что вам близка эта тема.

— Параллельные или перпендикулярные — называй как хочешь. Всякий кулик свою веру хвалит. А по сути это одно, непознанное, но ощутимое, которое мы описываем по-разному, словно шестеро слепых, дотронувшихся до слона. Я бы хотела поговорить об этом с Агапычем, но ведь я его едва знаю. Может, когда-нибудь…

— Откладывать надолго не стоит.

— Ты о том, что все может для него кончиться плохо? Но что, если я ему только разбережу рану? Заморочу ему голову своими странными мыслями. Он и без того суицидально настроен…

— Больше, чем он сам себе, ему голову никто не заморочит. В этом смысле будьте спокойны. Поговорите с ним! Он соскучился по окрыленности. По безбрежности человеческой. У него сейчас в окружении большей частью обыватели. А он же их на дух не переносит, все эти… как там говорит один наш знакомый… телевизор-шашлыки-«Пятерочка».

— Прямо как Илюша, — вздохнула Настя. — Тоже борец с мещанством. И в результате… Нет, понимаешь, эта Эмма… Ты, кстати, был прав насчет нее — она пришла к нам ради Леньки, в память о нем — когда узнала, кто я такая. И вот она мне говорит про Илюшу, словно знает его лучше меня: дескать, он чувствовал, что один раз в жизни должен совершить поступок. Не достижение в науке или в преподавании, а именно то, что на том свете зачтется. Это она так выразилась, хотя я, разумеется, понимаю, о чем речь… Но если так, то почему он не сказал мне?! Неужели он, столько лет проживший со мной, думает, что я всего лишь примитивная ревнивая баба? Что я его не пойму…

— Да нет же! — остановил Вася вспышку Настиного горького отчаяния. — Конечно нет.

Все ж очевидно. Если б он вам сказал, вы бы его остановили. Ничего бы не случилось. А он хотел совершить свою ошибку. Ну да, я понимаю, что обычно желание наделать собственных ошибок приходит лет на тридцать раньше. Опоздал немного. Но вы его поймете, правда? И он это знает.

— Пойму? — возмутилась Настасья Кирилловна. — Да я ему… я ему, между прочим, даже немного завидую, вот!

«И я ему завидую, — думал Василий, возвращаясь домой. — В прокурорскую морду дал. За школьную любовь отомстил по мере сил. От тюрьмы отмажут. Жена все простит. Можно всю оставшуюся жизнь ходить грудь колесом и байки о своем геройстве травить. Красота!»

— Папа Лева, я должна тебе кое-что сказать! — Голос у Совы дрожал, и это было странно, потому что она была глупа и почти всегда пребывала в хорошем настроении. В общем-то, в этом и была нехитрая ирония прозвища: сын Савва по-семейному звался Совенок, а его мама, значит, Сова. Только не символ мудрости, а как раз наоборот. Мудрость воплощал собой папа Лева.

— Говори, раз должна! — отозвался он, не отвлекаясь от отбивной.

— Нет, ты должен меня внимательно послушать. Кажется, я убила Помелышева.

Максимум, что папа Лева ожидал услышать, — это поцарапанная машина — Сова отвратительно водит! — но вот убийство… Это что-то новенькое, однако.

— Не печалься, ты убила одного Помелышева, но второй-то остался…

— Ничего смешного. Кстати, Савва не знает о близнеце! Точнее… — Сова, как всегда, запутанно соскользнула на другую тему. Ей вообще было трудно сосредоточиться на чем-то одном. Даже на убийстве.

— Конечно, о нем вообще никто не знает, кроме нас. Это наша семейно-государственная тайна.

— Хорошо, я не буду обращать внимание на твои издевательства. Я просто расскажу, как было дело, — отозвалась Сова, словно примерная медсестра в элитной клинике неврозов. — Ты всегда высмеивал меня, когда я подозревала, что он следит за Саввой. Но я чувствовала! Однажды Помелышев позвонил мне ни с того ни с сего после двадцати лет молчания и сказал, что, возможно, теперь стоит мне проследить за «сынком». Так и сказал. Якобы Савва употребляет какую-то наркоту. Он просил, чтобы я обыскала дом на предмет… вот этих вот веществ! Я ему не поверила и не стала это делать. Тем более что Савва совсем не похож на наркомана. И вот недавно, как раз перед случившимся — ты тогда был в отъезде, — Помелышев снова мне звонит и уже с нажимом и угрозой начинает напирать, дескать, ищи! Если не найдешь, это может навредить Савве! Я говорю: да что ж такое, что я должна искать вообще и почему в нашем доме, когда Савва давно живет отдельно?! Но я на всякий случай стала искать. Нашла в ящике его старого стола. Я хотела просто высыпать это в унитаз, но не была уверена, что это то самое вещество, о котором идет речь. Это был светло-коричневый порошок в конверте. Я позвонила Помелышеву, он сказал, чтобы я ни в коем случае не выбрасывала, а то будет еще хуже. Потому что это уничтожение улик. Я говорю: каких улик? Против Саввы?! Он говорит, что нет, конечно, против тех, кто это производит. И в тот же день он заехал и забрал у меня этот конверт. И сразу после этого умер. А потом я читаю, что в его теле обнаружены следы психотропных препаратов… Об этом уже пишут! Но в довершение всего приезжает Савва и начинает что-то искать в своем столе! Явно тот же конверт! Я не проговорилась. Думала, что Совенок вообще не поймет, не обратит внимания на это происшествие… Ведь он и фамилии помелышевской не знал. Ан нет! Кто-то ему напел, видимо… Откуда берутся эти всезнайки? И вообще, такое впечатление, что все это какой-то хитрый план! — Главное, чтобы в ходе выполнения этого плана прожженный прокурор уничтожил ваши с Саввой отпечатки, — отозвался папа Лева. — О чем можно более-менее уверенно судить по тому, что он сам употребил главную улику против наркодилеров. Повезло тебе, Совушка. Можешь быть спокойна. Тебя не найдут!